Верь мне. Елена Тодорова

Тоха.

      – На Владе.

      – На хуя?! Вконец ебанулся?! Жора, мать твою! Вместо того, чтобы порвать теперь… Где, сука, твоя логика?!

      – Если я с ней порву, через пять часов буду в Киеве. А так нельзя. Мне нужно себя связать.

      – Почему нельзя? Что ты городишь? Ну, Сонька, конечно, попинает тебя, как говно! Ты полюбэ заслужил, не отрицаешь же… Но со временем, я уверен, заработаешь и прощение.

      – Да блядь… Нельзя, чтобы она меня прощала!

      – Чё ты зарядил? Нельзя, нельзя…

      Глубокий вдох. Шумный выдох. Сигарета – пальцами в крошево.

      Новый судорожный вдох… И признание, которого не слышал никто, кроме мозгоеба, к которому я третий месяц хожу.

      – Я ее ударил.

      – Что?!

      – Что слышал! Когда я увидел Соню голой в квартире Христова, я, блядь, зарядил ей пощечину, понимаешь?! – проорав это, вскакиваю на ноги.

      Ошарашенный Тоха подрывается следом. Смотрит на меня как на ублюдка. Да я им и являюсь. Несомненно. Не отрицаю. Обиды не ощущаю. Только выжигающие нутро боль и стыд.

      – Я хренею… Блядь… – выплевывает Шатохин агрессивно и вместе с тем все еще растерянно. – Ты конченый, ясно?!

      – Думаешь, я этого еще не знаю?! – выдаю звериным ревом. – Потому никаких долбаных иллюзий и не строю! Не должна Соня меня прощать! Не должна! Сейчас… Тем более!!!

      – Безусловно. Сейчас согласен.

      Я отворачиваюсь. Иду в ванную. Скидываю окровавленную футболку. Не заостряя внимания на своем отражении, умываюсь. И нащупав состояние какого-то извращенного хладнокровия, направляюсь к Христову.

      Нахожу в шкафчике бутылку водки, вскрываю ее, выдергиваю из Еблантия кляп и, запрокинув ему голову, заливаю в него алкоголь, пока он не начинает давиться и блевать.

      Никаких эмоций его мучения у меня не вызывают. Все то время, пока длится экзекуция, я думаю лишь о том, что должен наказать каждую причастную к той катастрофе тварь.

      Тоха в процесс не вмешивается. Видит, что я контролирую себя и легко сдохнуть Христову не позволю. Перед новой порцией водки даю ему проблеваться и даже отдышаться.

      А потом… Обессиленный шут раскалывается, и я узнаю, что режиссером-постановщиком того ебаного спектакля была моя мать.

      Моя родная, блядь, мать.

      8

      Забери. Мне больше не нужно.

      © Соня Богданова

      Три недели спустя

      Когда-то я мечтала быть постоянным участником помпезных светских мероприятий. Сейчас же все мое естество лишь на звуки специфического музыкального сопровождения оживает нервной дрожью. После всех печальных событий прошлого, мелодичный джаз вызывает у меня тревожные ассоциации.

      С трудом, но сохраняю естественный ритм дыхания. А вот сердце… Заходится в панике. Разобрать не могу, чем обусловлена эта реакция.

      Страхом?

      Или все же предвкушением новой встречи?

      – Сложно понять, что происходит… – проговаривает Тимофей Илларионович, пока мы с ним продвигаемся по залу. – Однако совершенно точно, что-то происходит.

      Встретился ли Саша с Лаврентием?