Верь мне. Елена Тодорова

прекратить это безумие раз и навсегда. Но я лишь гоняю кровь на повышенной скорости и дурею от своих эмоций.

      Александр Георгиев: Трахаюсь. Секс есть. Я им себя добиваю. Спросила бы, я бы сказал, что физической потребности в том нет. После тебя. Если бы не было так похрен на свою дальнейшую жизнь, я бы забеспокоился и обратился к специалисту, потому что по факту ты сделала меня импотентом.

      Боже… Сердце у меня все-таки останавливается.

      Александр Георгиев: Сейчас, когда ты сказала… Те последние слова – выстрел в грудь разрывными пулями. Я в тебя не смог вытолкнуть ни один патрон, ты же в меня выдала целую обойму! Честно? Мне хуже, чем в проклятом феврале. Как так получилось? Объясни. Просто, блядь, объясни, чтобы я смог уснуть! Попроси меня приехать, и я утром буду у тебя. Выслушаю, ничего больше. Я хочу понять… Хочу во всем разобраться!

      Мое сердце срывается, принимаясь снова гонять на дикой скорости кровь и зверски долбить мне по всем критическим участкам пульсом. Плохо соображаю, но пальцы сами собой приходят в движение.

      Сонечка Солнышко: Нет! Забудь обо всем. Давно неважно.

      Александр Георгиев: Серьезно неважно? Поклянись!

      Сонечка Солнышко: Клянусь!

      Господи… Прости…

      Александр Георгиев: Не простит.

      Знает меня, черт возьми, настолько, что читает мысли. В голове сидит. А очевидного тогда не понял!

      Александр Георгиев: Я узнаю все сам. И приеду за другими ответами.

      Сонечка Солнышко: Какими еще другими?

      Александр Георгиев: Услышишь.

      Александр Георгиев: Сладких кошмаров, родная.

      Сердце заходится таким страшным ритмом, что мне приходится стучаться ночью к Анжеле Эдуардовне.

      – Накапайте мне чего-нибудь отравляющего, – прошу обессиленно, когда впускает на кухню.

      – Трясет тебя как… Температуры точно нет? Может, скорую вызвать?

      – Нет… Все нормально. Нужно только сердце успокоить.

      И вот я, словно дряхлая старуха, заливаюсь смесью каких-то препаратов. Сердце притормаживает, давление падает, но даже при этом я полночи с тревогой таращусь в окно.

      А утром приходит весточка от Полторацкого.

      Тимофей Илларионович: Александр вылетел в Болгарию. Подозреваем, что там находится Лаврентий. Наблюдаем.

      Ну, все… Конец света стартовал.

      7

      Ничего, блядь, не было…

      © Александр Георгиев

      Любовь – лабиринт.

      Самый огромный. Самый запутанный. И самый, мать вашу, фантастический.

      Не зря Соня обозвала меня когда-то Минотавром. Сейчас чувствую себя именно им. Блуждаю по темным коридорам, не находя выхода. А выход у этой любви только один. Если найду путь, доберусь до Сони. Нет – останусь в лабиринте навсегда. Один.

      Я не умею жить в безверии. Всегда ориентируюсь на какую-то истину. Придерживаюсь определенных убеждений. Первый раз их пошатнула Соня Богданова, влюбив в себя и вызвав желание стать кем-то особенным. Настоящим.