Пока я спала. Анастасия Ягужинская

я слышу отчетливые смешки в зале. Я вижу, японец злится, не понимает ничего и злится. Тема очень серьезная, и он серьезен. Я не понимаю в чем дело. Смешки вдруг перерастают в дружный смех.

      Мы, переводчики, замираем: косяк явно наш.

      Кирилл замолкает, японец обращается к нему, между ними диалог. Не договорив с Кириллом, японец, краснея от напряжения, нетерпеливо, сердито начинает говорить сразу по-английски. Все переводят напрямую его. Все наши переводчики напряжены и сосредоточены до предела, Кирилл хладнокровно молчит, он спокоен, это правильно.

      Произошло чрезвычайное происшествие.

      Не знаю, ведется ли запись, но завтра нас однозначно ждет разбор полетов, лихорадочно соображаю я. Японец потерял лицо, по японским понятиям это самое страшное, что может случиться с человеком. И причина этой катастрофы мы, а точнее я, как руководитель перевода: мне лучше сразу сделать харакири, не дожидаясь восхода солнца. Только моя смерть может искупить мой позор, мне становится жарко, я понимаю, что потеряла контроль над ситуацией, и единственное, что мне удается, это сохранять невозмутимое выражение лица. Надеюсь, оно не покраснело.

      Японец заканчивает, спускается в зал, он сердит; я вижу, внизу его встречает Ренц, он миролюбиво берет его за локоть и очень дружелюбно, медленно, не обращая ни на кого внимания, уводит его из зала. С ними уходят ещё два человека, застыв, не моргая, я смотрю им вслед.

      В моей практике такое впервые. Случались ошибки, но это из ряда вон. Из ряда вон всё сразу. В воздухе пахнет не просто грозой, не просто выговором на утренней планерке мне и Андрею, а полным крахом нашей карьеры. Очень похоже, что место начальника отдела улетает от нас, как воздушный шарик в небо. Андрей меня никогда не поймет.

      – Анастасия Андреевна, – после конференции все тревожно собрались вокруг меня, нет только Кирилла. – Если не будет жалобы, мы промолчим. Ну не случилось же ничего, не операция, никто не умер. – Таково общее решение. Кивком я благодарю всех за сочувствие, но улыбнуться у меня не получается.

      Японца не видно. Не видно и Ренца.

      У выхода из здания меня молча ждет Кирилл. Я останавливаюсь. Мы молчим. Я вздыхаю, набираясь мужества.

      – Это зона нашей ответственности, Кирилл, извините, что подвергли вас такому стрессу.

      – Это и моя самонадеянность тоже, – тут же твердо говорит он. – Это мне на всю жизнь урок, будьте уверены, Анастасия Андреевна. Я понял сегодня, что это за профессия, – он делает акцент на этом слове. – Нам это говорили много раз, но…

      – Трудное у вас боевое крещение, Кирилл. Оно бывает у каждого, но у вас экстремальное. Вы молодец, ваше хладнокровие достойно подражания.

      Я хочу его поддержать – вина-то только наша с Андреем. На глазах я сникаю. Кирилл смотрит на меня тревожно и заботливо. Какой добрый мальчик.

      Я еду домой. Я подавлена. Раздавлена. Как червяк. Юрий Иванович со своим презервативом, Андрей со своей самонадеянностью и со своими