Один билет до конечной. Геннадий Бабкин

смотритель музейный фонариком нас осветил. В этом месте лампочки не горели. Глянул я, а у него палка в руках метровая, ну, думаю, амбец, довыделывался Гюнтер, удивил, блин, подружку. А Алиска от страха аж описалась. Легла на пол и трясется вся. Ну, я с духом собрался, шагнул к музейщику, а сам мыслю, убьет, так убьет, может, Алиска, под шумок, сбежать успеет… а он глаза выпучил, на ступеньки сел и креститься начал, как те станичники перед церквушкой. Рукой машет, молитвой хрипит и ошалелыми глазами на проход косится. Развернулся я, глядь, а там женщина стоит. Вся в белом, черные волосы по плечам, а на лице глаз нет. Одни глазницы пустые. Голову подняла, прислушивается, как будто бы почуяла нас.

      Ба-бах! Выпала из рук палка у смотрителя. Женщина на звук сразу развернулась, волосы откинула и к нам пошла, а впереди себя руками водит, будто ими воздух щупает. Куда бежать? Не пойму. Где проходы были стены стоят, а вместо них коридоры темнеют. И тут я вспомнил, что как всякий себя уважающий лис, когда шел, то углы на всех поворотах пометил. Вот где спасение! Рванул я на запах, Алиска – за мной, а смотритель, не будь дураком, следом за нами. По меткам, по меткам, вприпрыжку, бегом и выбрались из подземелья: мы с Алиской через щель в вентиляции, а смотритель вместе с железной решеткой вышел.

      Ну, что тут скажешь, ждать, конечно, мы не стали, отбежали немного, присели, в себя приходим. Алиска, когда отдышалась, сразу лапой мне по морде съездила. Видать, хорошо я ее удивил, конкретно. Да, я и не в обиде: живы и ладно! А тут вижу, смотритель из сторожки вышел. Положил сверток на траву, посмотрел по сторонам и обратно вернулся. Зрение то у меня уже не очень, но нюх отменный. Чую: сыр в бумаге завернут. Это он нам в награду оставил, за то что мы ему дорогу показали. Вот как!

      Гюнтер вздохнул, поднялся, отошел к кустам.

      – А сыр, между прочим, Российским оказался. С голодухи за милую душу пошел.

      ОХОТА НА ВЫПУЩЕННУЮ ДИЧЬ

      Серая лента асфальтового шоссе пролегала мимо зажиточных поселков, бесчисленных гектаров озимых, подсолнечника, чернеющих полотнищ распаханной земли. На скошенных полосах жнивья ожидали транспортировки круглые рулоны сена, кое-где зеленью проглядывала бахча, и лишь в низинах, на курганах и под уходящими за горизонт высоковольтными ЛЭП еще просматривались островки девственной, рыже-коричневой целины. Встречных машин было мало, попадался то груженый кавунами мотоблок, то узкоглазый чабан верхом, то закопченный трактор, летевший на всех парах в ближайший магазин.

      За поворотом я снизил скорость и пригляделся. На обочине, как в автосалоне, строго в ряд, выстроились намытые внедорожники городских грибников. В дорогом камуфляже, с корзинками и рюкзаками, они организованной цепью прочесывали замусоренную лесопосадку, выстригая все грибообразное на своем пути.

      – Бог в помощь!

      Посигналил я труженикам тихой охоты и съехал на грунтовку, которая, петляя вдоль неприметного канала, вела к дамбе через озеро. Здесь тоже во всю кипела работа.