Русская эмиграция в борьбе с большевизмом. Группа авторов

тему.

      – На днях, – рассказал он, – одновременно со мной зашли в еврейскую булочную четверо комсомольцев и комсомолка, посмотрели на продавцов и вдруг громко на всю булочную заявили: «Фу, черт, и здесь жиды! Гайда назад, товарищи!»

      Говорил он и о том, что чья-то невидимая рука то здесь, то там пишет на заборах и в уборных популярный в низах СССР лозунг: «Бей жидов – спасай Россию!»…

      Перекинул я разговор на жизнь советской верхушки, об оппозиции, о Троцком. Собеседник, видимо, плохо в этом разбирался, да и не интересовался этой высокой материей:

      – Ну, это их внутренние дела. Нам не до того…

      Днем я пошел в Казанский собор, перед гробом Кутузова преклонил колено, поставил свечку павшим за Россию и долго думал в тихом, озаренном огоньками полумраке…

      Какие-то сморщенные горем черные женщины бились головой о каменные плиты… И еще и еще женщины со скорбными лицами подходили со свечками к озаренному Айку…

      Что же, я знаю ведь, за кого и за что они молятся…

      Всех убиенных помяни, Россия,

      Егда приидеши во царствие Твое…

      У гробницы фельдмаршала Кутузова серыми тенями никнут знамена. Эхо осторожных шагов нарушает тишину.

      Одни лампады во мраке храма золотят

      Столбов гранитные громады…

      Я вышел на ступеньки собора со светлым чувством принятого причастия…

      В тот же день я обследовал еще раз театр предстоящих действий и сделал важное открытие: в одном из соседних с Партклубом домов есть проходной, очень извилистый двор с Мойки на Большую Морскую. Это открывает новый – более выгодный – путь отступления.

      Надо было действовать теперь же: мы и так пропустили зря несколько дней. Деньги почти кончались: разъезды на извозчиках, дорогой консервный стол, постоянный коньяк, необходимый под дождем в лесу, совершенно расстроили наш не рассчитанный на длительное пребывание в СССР бюджет. Сегодня разменяли половину нашего золотого фонда: три царские золотые пятирублевки. Оставались еще три золотых, но мы хотели их оставить на память.

      Ровно в 8 ч 50 мин мы подошли к дверям Центрального Партийного Клуба… Минута раздумья, даже секунда – как перед броском в воду с многосаженной высоты – и я, мельком оглянувшись на своих приятелей – их лица, немного бледные, выражали энергию и суровую решимость – оттолкнул тяжелую дверь…

      Полутемный вестибюль… Роскошь… Ковры… Налево – лестница наверх; направо – вешалка. Большой стол с лампой под колпаком; за столом женщина лет тридцати с крайне несимпатичным, наглым и, я бы сказал, преступным лицом (это была, как мы после узнали, товарищ Брекс).

      Мы растерялись… По расчету, Дима должен был «бить по черепу» первого остановившего нас в вестибюле, но перед женщиной Дима застыл в оцепенении… Я тоже был смущен. Только через несколько мгновений я почувствовал какой-то внутренний толчок и решительно подошел к коммунистке, изобразившей из себя вопросительный знак.

      – Вам