Цветок для Прозерпины. Диана Аркадная

мужчина продолжает говорить тихо, и Сабина отвечает так же:

      – Давно ли вы стали заниматься охотой, – совсем рядом с ними раскинулся густой можжевельник, и она бездумно срывает пару темно-синих ягод. Какая-то мысль, не успев оформиться в сознании, тут же исчезает.

      – Меня учил еще мой дед, это было единственным занятием, во время которого мы не ругались в пух и прах. Так что довольно давно.

      – Что вы чувствуете во время убийства?

      Ее вопрос звучит неожиданно даже для нее самой, и она гадает, то заставило ее задать его. Опять становится дурно. Ей хотелось спросить о другом, тогда зачем, откуда это вырвалось?

      Мужчина тоже кажется удивленным и долго смотрит на нее, прежде чем ответить. Взгляд его полон какой-то настороженности, впрочем, совершенно беззлобной. Сабина вообще редко видела его раздраженным. Казалось, вся ярость в их доме досталась Тимуру – вот кто не стеснялся в выражении собственных чувств. Возможно, поэтому она чувствовала большее родство с Чиркеном?

      Пауза тянется как лента Мебиуса, замыкаясь в неестественной, невозможной череде смыслов, выраженных без слов.

      Должно быть, он вспомнил про прошлое моей семьи, – про себя строит догадки Сабина, чувствуя зудящее огорчение и вновь мучая себя рефреном из «зачем». Разве вчерашнего дня не хватило в создании катастрофического образа?

      Возможно, где-то в глубине души ей и правда было любопытно. Хозяин поместья в ее представлении оставался миролюбивым, чутким, в чем-то даже чувствительным человеком, пусть и проскальзывала в нем порой какая-то нарочитость, да и лгал он с самым незамутненным видом, как ей недавно стало известно. Соединить его образ с охотой – занятием, требующим определенного хладнокровия, а возможно и жесткости, – получалось плохо. Вот Тимуру амплуа охотника было бы под стать.

      Чиркен, что-то, видимо, разглядев на ее лице, мягко отвечает:

      – Охотник занимается добычей зверя, а не его убийством. Воспринимай это так. Кто-то делает это для пропитания, кто-то – в качестве своего рода ритуала.

      – Ритуала? – Сабина чувствует облегчение, что он не стал спрашивать о причинах ее интереса.

      – Охота – самый древний ритуал из всех известных, – кивает мужчина, вновь к чему-то прислушиваясь, но больше треска не слышится, и он продолжает. – Многие ранние рисунки на скалах, петроглифы, изображают зверей и процесс их загона. Человек в те времена или становился охотником, или погибал. Охота несла жизнь через смерть, неудивительно, что она стала основой для многих верований и обрядов. Как и кровь.

      – Но ведь есть люди, которые промышляют охотой в качестве развлечения. Им нравится преследовать и убивать, – тихо произносит девушка, и ее голос падает почти до шепота под конец. Она думает о неизвестном убийце, оставившем для нее свое чудовищное послание. Чувствовал ли он себя подобно охотнику, вышедшему на след дичи, когда выслеживал и убивал свою жертву? Нет, чему эти мысли…

      – Ты права, – Чиркен подбирает слова для