Свеча горела (сборник). Борис Пастернак

кушак и в такт

      Смерчу умчавшийся носок

      Несут, шумя в мечтах.

      Им, им – и от души смеша,

      И до упаду, в лоск,

      На зависть мчащимся мешкам,

      До слез, – до слез!

      Песни в письмах, чтобы не скучала

      Воробьевы горы

      Грудь под поцелуи, как под рукомойник!

      Ведь не век, не сряду лето бьет ключом.

      Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоник

      Подымаем с пыли, топчем и влечем.

      Я слыхал про старость. Страшны прорицанья!

      Рук к звездам не вскинет ни один бурун.

      Говорят – не веришь. На лугах лица нет,

      У прудов нет сердца, Бога нет в бору.

      Расколышь же душу! Всю сегодня выпень.

      Это полдень мира. Где глаза твои?

      Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень

      Дятлов, туч и шишек, жара и хвои.

      Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.

      Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.

      Дальше – воскресенье. Ветки отрывая,

      Разбежится просек, по траве скользя.

      Просевая полдень, Тройцын день, гулянье,

      Просит роща верить: мир всегда таков.

      Так задуман чащей, так внушен поляне,

      Так на нас, на ситцы пролит с облаков.

      Mein liebchen, was willst du noch mehr?[7]

      По стене сбежали стрелки.

      Час похож на таракана.

      Брось, к чему швырять тарелки,

      Бить тревогу, бить стаканы?

      С этой дачею дощатой

      Может и не то случиться.

      Счастье, счастью нет пощады!

      Гром не грянул, что креститься?

      Может молния ударить, –

      Вспыхнет мокрою кабинкой.

      Или всех щенят раздарят.

      Дождь крыло пробьет дробинкой.

      Всё еще нам лес – передней.

      Лунный жар за елью – печью,

      Всё, как стираный передник,

      Туча сохнет и лепечет.

      И когда к колодцу рвется

      Смерч тоски, то мимоходом

      Буря хвалит домоводство.

      Что тебе еще угодно?

      Год сгорел на керосине

      Залетевшей в лампу мошкой.

      Вон, зарею серо-синей

      Встал он сонный, встал намокший.

      Он глядит в окно, как в дужку,

      Старый, страшный состраданьем.

      От него мокра подушка,

      Он зарыл в нее рыданья.

      Чем утешить эту ветошь?

      О, ни разу не шутивший,

      Чем запущенного лета

      Грусть заглохшую утишить?

      Лес навис в свинцовых пасмах,

      Сед и пасмурен репейник,

      Он – в слезах, а ты – прекрасна,

      Вся как день, как нетерпенье!

      Что он плачет, старый олух?

      Иль видал каких счастливей?

      Иль подсолнечники в селах

      Гаснут – солнца – в пыль и ливень?

      Распад

      Вдруг стало видимо далеко во все концы света.

Гоголь

      Куда часы нам

7

Любимая, что тебе еще угодно? (нем.)