Свеча горела (сборник). Борис Пастернак

,

      Перенестись туда, где ливень

      Еще шумней чернил и слез.

      Где, как обугленные груши,

      С деревьев тысячи грачей

      Сорвутся в лужи и обрушат

      Сухую грусть на дно очей.

      Под ней проталины чернеют,

      И ветер криками изрыт,

      И чем случайней, тем вернее

      Слагаются стихи навзрыд.

1912

      «Как бронзовой золой жаровень…»

      Как бронзовой золой жаровень,

      Жуками сыплет сонный сад.

      Со мной, с моей свечою вровень

      Миры расцветшие висят.

      И, как в неслыханную веру,

      Я в эту ночь перехожу,

      Где тополь обветшало-серый

      Завесил лунную межу,

      Где пруд как явленная тайна,

      Где шепчет яблони прибой,

      Где сад висит постройкой свайной

      И держит небо пред собой.

1912

      «Когда за лиры лабиринт…»

      Когда за лиры лабиринт

      Поэты взор вперят,

      Налево развернется Инд,

      Правей пойдет Евфрат.

      А посреди меж сим и тем

      Со страшной простотой

      Легенде ведомый Эдем

      Взовьет свой ствольный строй,

      Он вырастет над пришлецом

      И прошумит: мой сын!

      Я историческим лицом

      Вошел в семью лесин.

      Я – свет. Я тем и знаменит,

      Что сам бросаю тень.

      Я – жизнь земли, ее зенит,

      Ее начальный день.

‹1913, 1928›

      Сон

      Мне снилась осень в полусвете стекол,

      Друзья и ты в их шутовской гурьбе,

      И, как с небес добывший крови сокол,

      Спускалось сердце на руку к тебе.

      Но время шло, и старилось, и глохло,

      И, паволокой рамы серебря,

      Заря из сада обдавала стекла

      Кровавыми слезами сентября.

      Но время шло и старилось. И рыхлый,

      Как лед, трещал и таял кресел шелк.

      Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,

      И сон, как отзвук колокола, смолк.

      Я пробудился. Был, как осень, темен

      Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,

      Как за возом бегущий дождь соломин,

      Гряду бегущих по небу берез.

1913, 1928

      «Я рос. Меня, как Ганимеда…»

      Я рос. Меня, как Ганимеда,

      Несли ненастья, сны несли.

      Как крылья, отрастали беды

      И отделяли от земли.

      Я рос. И повечерий тканых

      Меня фата обволокла.

      Напутствуем вином в стаканах,

      Игрой печальною стекла.

      Я рос, и вот уж жар предплечий

      Студит объятие орла.

      Дни далеко, когда предтечей, –

      Любовь, ты надо мной плыла.

      Но разве мы не в том же небе?

      На то и прелесть высоты,

      Что, как себя отпевший лебедь,

      С орлом плечо к плечу и ты.

‹1913, 1928›

      «Все наденут сегодня пальто…»

      Все наденут сегодня пальто

      И заденут за поросли капель,

      Но из них не заметит никто,

      Что опять я ненастьями запил.

      Засребрятся малины листы,

      Запрокинувшись кверху изнанкой.

      Солнце грустно сегодня, как ты, –

      Солнце нынче, как ты, северянка.

      Все наденут сегодня пальто,

      Но и мы проживем без убытка.

      Нынче нам не заменит ничто

      Затуманившегося напитка.

‹1913, 1928›

      «Сегодня с первым светом встанут…»

      Сегодня с первым светом встанут

      Детьми уснувшие вчера.

      Мечом призывов новых стянут

      Изгиб застывшего бедра.

      Дворовый окрик свой татары

      Едва успеют разнести, –

      Они оглянутся на старый

      Пробег знакомого пути.

      Они узнают тот сиротский,

      Северно-сизый, сорный дождь,

      Тот горизонт горнозаводский

      Театров,