День, когда пала ночь. Саманта Шеннон

замыслила ее побег. Ни о чем другом Думаи думать не могла, во рту пересохло, голову туманил ужас. Пожалуй, они с Канифой сумели бы спуститься по восточному склону и уйти…

      При обычных обстоятельствах мать ни за что не одобрила бы такого риска. И куда они пойдут дальше – двое детей священной горы?

      Был способ увидеть и подслушать, что происходит в покоях. Канифа случайно открыл его совсем юнцом. Стукнул по полке, и с потолка спустилась лесенка, явив тесный ход. Должно быть, в прежние времена в храме подглядывали из него за гостями, чтобы узнавать о событиях при дворе.

      Думаи опустила лесенку и влезла под потолок. Бесшумно сдвинула стенную панель – окошко во внутренние покои. Света там почти не было, она едва различила две тени.

      – …делились всем. Я впервые узнал, как бывает, когда тебя понимают. Замечают.

      Голос у императора Сейки был тихий, мерный. Думаи придвинулась к самому окошку.

      – Я так долго гадал, откуда ты. Сипво всегда считала тебя духом, – говорил он. – Но, видя тебя теперь, в преклонных годах, я, кажется, понимаю. Ты – его пропавшая дочь, дочь Сагурези, моего первого речного хозяина. Ты пришла ко двору, чтобы найти его?

      – Я хотел научиться у него орошать поля. Знай я, кто ты, спросила бы, куда его сослали. – Унора помолчала. – Он еще жив?

      – Нет. Умер в изгнании.

      Молчание было живым, живым и полным страдания.

      – Тогда я попрошу тебя о другой услуге, Йороду, – сказала Унора. – Покинь этот храм. Пусть наша зима останется счастливым воспоминанием. Сном.

      Думаи нахмурилась. Ее мать дерзнула назвать императора по имени?

      – Да, сном, – едва ли не холодно ответил он. – Мне сказали, ты назвала ее Думаи.

      Имя крючком вонзилось ей в горло.

      – Думаи, – повторил он. – Поэты зовут так мимолетное видение, слишком скоро оборвавшийся сон. Подобающее имя для дочери императорского дома. Ты решила уделить ей каплю ее наследства – и все же двадцать семь лет скрывала ее от меня.

      – Как же не скрывать?

      – Ты могла остаться. Вы обе могли остаться.

      – Чем была моя жизнь при дворе? – с горечью спросила Унора.

      «Ты никогда не бывала при дворе! – в отчаянии мысленно возразила ей Думаи. – Ты пришла на гору с моря, ты сама говорила. И принесла меня в себе!»

      – Какое место заняла бы там дочь изгнанника и ее дитя?

      – Наивысшее. – В его голосе билась боль. – Я бы сделал тебя первой императрицей.

      – Тебе бы ни за что не позволили. И все же я ушла, спасая Думаи. Нам обеим было опасно оставаться.

      – Тебе угрожали?

      У Думаи кружилась голова. Слова уже нарисовали перед ней картину, но она не могла оказаться правдивой.

      «Подобающее имя для дочери императорского дома».

      – Того, кто побывал здесь под видом солеходца, зовут Эпабо, – сказал император Йороду. – Он – один из немногих, кому я доверяю. Он не искал здесь тебя, хотя искал тебя много лет по моему повелению. Сюда же он пришел за подсылом от речного хозяина.

      – За той молодой женщиной, Никеей?

      – Да.