День, когда пала ночь. Саманта Шеннон

сговорят?

      – Меня с самого дня рождения могли сговорить. – Глориан взглянула на нее. – А для тебя тогда что-то переменилось?

      Хелисента задумалась. У нее на венчике был подвешен маленький рубин, сверкал посередине лба.

      – Нет, – призналась она. – Я что ни год жду, что вдруг почувствую себя под стать Флорелл или королеве Сабран, если их взгляды не лгут, и перестану бояться, как бы кто-то не проклевал насквозь мое слово. Как будто меня… вбили или залили в форму. Только никак не дождусь.

      – Я надеялась услышать другое, – вздохнула Глориан.

      – Прости.

      В дверь постучали – явилась Флорелл, вся в янтарных украшениях.

      – Доброго утра, юные дамы, – бодро поздоровалась она.

      За Флорелл вошли Джулиан с Аделой.

      – Ох, Глориан! Уже Вверение! Я помню тебя такой крошкой, боялась, не потерять бы тебя в рукаве! А теперь ты глянь, какая высокая и красивая. – Флорелл потрепала Глориан по щеке. – Ну, давай-ка одеваться. Сегодня у нас много дел.

      В трех милях от замка Дротвик, в сонном селении Ворхерст закричал петух. Бардольт отворил перед изумленными селянами сундуки и короба – лишь бы не проболтались о его приезде.

      Вулф проснулся под грубыми одеялами, в запахе сеновала. Пристроив голову на его мускулистое плечо, спал Трит, рядом похрапывала Эйдаг. Вулф, стараясь их не разбудить, сел и нашарил сапоги. Скрипнули доски под его ногами, и Трит встрепенулся, ресницы у него задрожали.

      Выйдя с сеновала, Вулф затянул поясом шерстяную накидку и прошел по палой листве в рощу дубов и золотых буков. Меж ветвей жидким пивом сочился свет, играл со струями ручья, который они перешли, вступая в Ворхерст. Неподалеку весело звонили колокола – возвещали праздник Поздней Осени.

      У ручья он встал на колени, чтобы сбрить отросшую за время перехода щетину. На другом берегу свинопас, насвистывая, вел свое стадо искать желудей и буковых орешков. Вулф начисто выскреб лицо и стал изучать свое отражение.

      Сегодня ему быть кравчим при величайшем короле, какого видел свет. Такой случай нельзя упустить. Вулф с четырнадцати лет служил в дружине. Если не собьется с тропы добродетели, его мечта о рыцарстве может исполниться.

      Только придется накрепко зашить свое сердце, чтобы никто больше в него не пробрался. Дурак он был, когда ответил на первый поцелуй вместо того, чтобы раздавить бутон нерасцветшим.

      – Что он тебе сказал?

      Вулф оглянулся. Регни стояла под склонившейся ветлой – уже умытая, в полном вооружении.

      – Мне хватило. – Он утерся подолом рубашки. – Тебе сильно досталось?

      Регни дернула плечом:

      – Хоть я и из рода вождей, но еще не доросла править своей провинцией. Юношеские дурачества можно простить и забыть. Бардольт понимает это, как никто другой.

      – Не догадываешься, кто ему рассказал?

      – Я брала у целительницы кое-какие травки. Думаю, она и проговорилась.

      – Надо было мне к ней сходить. Прости.

      – Ты не первый забываешь о подобных вещах.

      Ее