Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола. Андрей Шляхов

короткой, моей – очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Амедео только искрилось сквозь какой-то мрак. У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, он был совсем не похож ни на кого на свете…»

      Одно из этих писем, о которых пишет Ахматова, увидел Гумилев. Гумилев и Модильяни друг друга терпеть не могли. «Гумилев, – писала Анна Андреевна, – когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его "пьяным чудовищем" или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилев в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал. А жить им обоим оставалось примерно по три года, и обоих ждала громкая посмертная слава».

      Посмертная слава у обоих и впрямь была гораздо больше прижизненной.

      В июне 1911 года Анна уехала в Париж одна. Уехала к Модильяни, в которого влюбилась еще во время своего свадебного путешествия. Страсть вспыхнула внезапно, неожиданно, неуместно… Свадебное путешествие как-никак. Возможно, Анна надеялась на то, что на расстоянии чувство к художнику угаснет, но разлука только усилила взаимное влечение, подогреваемое страстными письмами влюбленного художника!

      Гумилев по вечной своей привычке страдал молча. Терпел, мучился, но не требовал объяснений и не закатывал скандалов. Не считая себя вправе унижаться до ревности в семейной жизни, поэт отразил свои муки в стихах:

      Ты совсем, ты совсем снеговая,

      Как ты странно и страшно бледна!

      Почему ты дрожишь, подавая

      Мне стакан золотого вина?

      Отвернулась печальной и гибкой…

      Что я знаю, то знаю давно,

      Но я выпью, и выпью с улыбкой

      Все налитое ею вино.

      А потом, когда свечи потушат

      И кошмары придут на постель,

      Те кошмары, что медленно душат,

      Я смертельный почувствую хмель…

      Я приду к ней, скажу: «Дорогая,

      Видел я удивительный сон,

      Ах, мне снилась равнина без края

      И совсем золотой небосклон.

      Знай, я больше не буду жестоким,

      Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,

      Я уеду, далеким, далеким,

      Я не буду печальным и злым.

      Мне из рая, прохладного рая,

      Видны белые отсветы дня…

      И мне сладко – не плачь, дорогая, —

      Знать, что ты отравила меня.

      Их семейная жизнь не дала трещину – она попросту не заладилась с самого начала. Слишком уж разными были они и совершенно по-разному смотрели на жизнь. Конечно же, Анна в душе чувствовала себя виноватой, но ничего не могла поделать. Она не любила