Триада. Ри Мацурова

собой и миром.

      – Слушай, где-то я тебя видел, – произносит Кирилл, пристально наблюдая за мной.

      «Ну начинается», – думаю про себя.

      – Я снималась в фильме Тарантино. Играла супермодель, которая выжила после нападения психов. «Однажды в… Твери» называется. Может, слышал.

      Каждый раз отшучиваюсь, чтобы не продолжать этот разговор.

      – Нет, нет, – настаивает Кирилл и щелкает пальцами в воздухе. – Не то. Да и как-то ты не похожа на Марго Робби.

      Я закатываю глаза и ёрзаю на стуле. «Пожалуйста, не вспоминай, не вспоминай, не вспоми…».

      – Точно, – Кирилл чуть ли не вскакивает. – В рекомендациях я тебя видел. Мне попадалось твоё видео год назад. Реджина, да? Реджина-Регина.

      Кирилл лезет в карман, чтобы достать телефон. Я недовольно поджимаю губы. Не хочу ему объяснять, почему я забросила снимать видео. Мы знаем друг друга всего час. Время делиться откровенностями точно не пришло.

      – Да-да, Реджина, – я наклоняюсь к нему и кладу руку на колено. – Слушай, давай потом посмотришь. А то так куранты пропустим из-за дурацких тик-токов.

      Кирилл замирает и смотрит на меня испуганно сквозь мутные очки. Наверное, мой голос прозвучал слишком твердо. Он пожимает плечами и включает радио. Я расслабляюсь. Представляю Павсловский Посад, как тетя Наташа и её семья терпеливо ждут двенадцати в окружении салатов. В углу стоит большая ёлка, увешенная гирляндами, пахнет мандаринами и тлеющим свечным воском. Они даже не представляют, что я им соврала и сижу со странным парнем в пустой холодной квартире на стуле, обернутом полиэтиленом. Кирилл сказал, что мебель досталась ему от застройщика, и, скорее всего, он ее перепродаст, оттого не снимает пленку. Моя самая странная новогодняя ночь за все девятнадцать лет.

      Беру бутерброд с имитированной икрой и откусываю половину. Почти не отличить от настоящей.

      – Какие подарки ты загадывала в детстве на Новый год у деда Мороза? – спрашивает Кирилл.

      На фоне играет «Радио на семи холмах», какая-то музыка из восьмидесятых.

      – Может, игрушки. Я, помню, всегда хотела собачку, но каждый год молилась, чтобы мне её не подарили.

      Радио меняет свою волну, звучит обращение президента, Кирилл начинает суетиться. Достает из кухонных шкафчиков кружки и пытается открыть шампанское, зажмурив глаза. Я вздрагиваю от хлопка и радостно чокаюсь с Кириллом. Загадываю, чтобы год выдался менее странным, чем его первая ночь.

      Когда я допиваю шампанское, на дне остаётся белый осадок.

      – Похоже ты плохо помыл кружки, – говорю я, всматриваясь в порошкообразные частицы.

      – Виноват, – испуганно говорит он, –Ты, кстати, не договорила. Почему ты так не хотела собачку? – сказав, он берет мою кружку и кладет в раковину.

      – Потому что мой сводный брат любил вырезать собачкам глаза, – опьянение так быстро накрывает, что я с трудом выговариваю слова.

      Кирилл смотрит на меня шокировано и, приговаривая под нос «какой кошмар», выходит из комнаты. Его нет минут