Обыкновенная жизнь. Роман. Александра Китляйн

своим сорванцам и себе – в помощь жене.

      – Хочу посмотреть, что с одежей, а там и обуткой займусь. Сенокос идёт. И в колхозе без нормы работы, и своей коровёнке с телком накосить надо. Осмотрел наш луг. Травостой хороший. Будет сена на всю зиму. К тому же теперь – без Карьки. И корова одна осталась.

      – Никиша, а ты помощника возьми, хоть Коляна, пусть пуговки попришиват.

      – А Егор с Антоном где?

      – Пошли искупаться.

      – Ты, Маша, лапши с петухом свари на ужин.

      – А чё ж, сварю.

      Никита смотрит на жену со всегдашним удовольствием и всё ещё видит в ней ту девчонку, что, может, вынужденно, от безысходности, пошла за него замуж. Поэтому заботится, старается облегчить ей жизнь своей помощью и принимает за то дары её благодарного сердца. Вот и вся любовь между ними. А как видят друг друга, так у обоих спокойно на душе делается. И жизнь впереди разворачивается большая, и зори новые, счастливые невидимо грезятся.

      Одежу разложили на лавках в просторной кухне, где раньше, зимой, кросна стояли. Мать занялась своим делом, а Ванюшке приказала сидеть возле маленького. Колян неохотно согласился пришивать оторванные пуговицы. Но он знал, как только батька начнёт что-то рассказывать, сразу забудешь, что хотел вслед за старшими в речку нырнуть. «В следующий раз пойду!» – успокоил себя.

      Только приступили к работе, явилась почтальонка с письмом от Володи. Когда отец вытащил из конверта листочек, из него выпала фотография. Какой же красивый на ней стоял в моряцкой форме Володя!

      – Братка, Володя! Как живой! – восхитился Колян.

      Отец прочитал письмо вслух. Служба у брата шла нормально.

      – Вот какой у нас взрослый сын! Да все они уже немаленькие, кроме Гришани. Слава Богу! – подытожила Мария.

      Начали работать. Рваного было немного. Отец и в зимние вечера, нет-нет, да устраивал ревизию с починкой. Пацаны! По струночке ходить не умеют. То с горы катаясь, раздерут что-нибудь, то возню между собой или с кем чужим затеют.

      – Знаешь, как я научился шить, сынок? Постепенно. Мамка заболела и не могла за нами ухаживать. Бабушка слепая была, а научила заплатки ставить. А потом я за портным наблюдал, который у нас с год жил, любопытствовал, как он свою работу делает. Я тебе хоть что скрою и сошью. Простую одёжу сгоношу любую, голыми не будете ходить. Мамка наткала последние холсты и потолще, и потоньше. Вот тебе для дома одёжа. А хорошую – в люди выйти – тоже купим, заработаем. Больше холстов не будет – лён не сеем, беречь одёжу надо, – вздохнул об утерянном, – Хаповка наша целиком в колхоз ушла.

      Колян всё понимает, и поле цветущего синего льна помнит. Хаповку, земельный надел, они, ребятишки, с отцом обсаживали, а вернее обтыкивали, вётлами для снегозадержания. Принялись, как миленькие, иные выше бати стали. Слушает, включается в совместное дело и о своих ребячьих заботах рассказывает. Делится мечтами с отцом:

      – Я, батя, вырасту и буду, как ты, всё делать. Женюсь тоже.

      – А как же! –