Старая-старая быль. Алёна Берндт

бабке Фотинье, чтобы та к лету тебе в жены Глашку Мельникову сговорила! Бабка сказала, опосля Пасхи станет сговаривать, чтобы на осень свадьбу играть!

      Прохор побледнел. Ослушаться родителей он не мог, и перечить им был с детства не приучен. Где-то внутри, близ гулко застучавшего вдруг сердца, похолодело, и Прохор подумал, что это стынет его душа.

      – Чего ты, Прош, ну? – Федька тронул брата за руку, – Глашка же первая невеста у нас в Березовке!

      – Федюнь, да кто тебе экое сказал то? – усмехнулся Прохор, – Или сам к ней приглядывался? Так она для тебя стара!

      – Ничего я не приглядывался, – сердито пробурчал в ответ Федюнька.

      Детская горечь долго не длится, и вскоре Фёдор, заслышав вдалеке смех и ор деревенской ребятни и махнув Прохору рукой, вылетел за ворота.

      Прохор остался один во дворе. Только серый, похожий на волка Буян, будто почуяв кручину молодого хозяина, лизнул руку Прохора и уставился на него своими преданными жёлтыми глазами.

      – Что, Буянко? Думаешь, сказать отцу, что не люба мне Глаша? Да чаю я, не послушает он меня, и матушка не поможет. Матушка говорила, что у Глаши семья справная, добрая, хорошая будет из неё жена… А всё, что Ефим говорил, не всем выпадет отведать.

      К вечеру вся семья собралась в доме, младшие посмеивались на печи, отец чинил Игнаткин валенок, а матушка собирала на стол вечерять.

      Управив стол, матушка присела на лавку, ожидая, когда хозяин дома сядет под образа и можно будет ужинать. Прохор робко опустился рядом с нею, но заговорить всё не решался.

      – Что ты, Проша? Не захворал ли часом? – Пелагея Захаровна и сама видела, что улыбчивый обыкновенно сын её сегодня чему-то хмурится.

      – Матушка, – тихонько начал Прохор, выждав, когда отец уйдет в сени, – Матушка… Попроси отца, пусть не сватает Глашу за меня!

      Сказал, и поглядел на мать испуганно, ожидая, что та осерчает на него. Но Пелагея Захаровна взглянула на сына и погладила его по широкому, в отца, плечу:

      – Что же, не люба тебе такая красавица? Или другую в сердце носишь?

      – Нет никого в сердце, – ответил Прохор, – Только и Глаши там нет, она с виду красавица, да только…

      Прохор замолчал, не зная, как объяснить матери то, что не по нутру ему зазнайство Глаши, её крикливость и надменность.

      Но мать на то и мать, чтобы разглядеть, что у сына на душе. Пелагея Захаровна внимательно посмотрела на сына и задумчиво изрекла:

      – Может и верно, рано тебе еще жену в дом вести. Спрошу отца, погодить еще годик.

      Прохор опустился на колени возле матери и взял её руки в свои:

      – Матушка, благодарствую! Век его молить о вас с батюшкой стану.

      – Ну что ты, Проша, ты же сынок нам родной, любим мы тебя. Тебе скоро в своём дому хозяином быть, неужто с немилой сладко век коротать! С отцом я поговорю, только как ведь он решит, так и станется.

      Прохор и сам знал, что ежели отец что решил, то так тому и бывать. Поворочавшись в постели до позднего часу и всё думая о произошедшем, он решил, что пока рано отчаиваться.