Сны и реальность Саймона Рейли. Анастасия Калямина

зрелище заставило меня содрогнуться: редко, когда приходилось видеть её в таком состоянии, а когда приходилось – это пугало. Мама не должна плакать. Ее нельзя обижать!

      Оважкин в этот момент протянул мне руку, достигнув цели, чтобы удержаться на ногах, но я его порыв проигнорировал, бросившись выяснять, что случилось с мамой, ну а друг, размахивая конечностями, рухнул в кусты малины, которую высадил под своими окнами сосед, мнящий себя городским садоводом.

      – Что случилось? – я легонько коснулся маминого предплечья. Мне хотелось, чтоб она улыбнулась в ответ. Но это касание не помогло.

      – Ничего ос… особенного, – сказала она, не прекращая плакать, пытаясь вытереть нос бумажной салфеткой, которые в нашей квартире на каждом шагу. Вдруг понадобятся?

      Сегодня было «вдруг».

      Я заметил красные следы на её щеке, и предчувствие чего-то неотвратимого встало у меня поперёк горла.

      – Кто это сделал? У кого рука поднялась? – сочувствовал я и всем сердцем жалел маму.

      Оважкина звали Петька. Он виновато выползал из кустов малины. Встать не решался. Дополз до скамьи, сел, снял ролики и, похоже, собирался не разговаривать со мной неделю. Напялив кроссовки, которые заботливые бабулечки сторожили, он решил дождаться, пока я поговорю с матерью, выйду на улицу и послушаю всё, что он думает о нашей дружбе. Петька сидел и сочинял речь – конечно же, в уме, чтоб не давать повода для сплетен бабушкам.

      – Небось, хахаль её того…! Видела я вчера, как он тут ошивался.

      – Все мужики козлы! – поддержала подругу соседка по скамье. Теперь эта скамья напоминала суд присяжных. Именно «благодаря» скамеечным сплетням, Фолия Рейли (моя мать) прослыла у окрестных жителей легкомысленной дамочкой, которая заигрывает с кавалерами и меняет их как перчатки. Но мама не такая! Я это знаю точно! Бабки любят придумать, а потом верить в свою чушь и говорить внукам «тётя плохая, ведет себя аморально, не подходи к ней, заразишься». Это ж надо так запугивать детей.

      В это время у мамы зазвонил телефон, и, всхлипывая, она поднесла его к уху… Её глаза расширились, губы ещё плотнее сжались, и я услышал скрежет зубов. Отбросив телефон, как будто он обжёг её, мама тут же молниеносно выскочила за дверь на улицу. Я за ней. Бабки как по команде повернули головы в её сторону, и тут… Я вздрогнул, не понимая, что произошло. Как в замедленной съемке, мама пошатнулась в сторону стоявшего в двух шагах от неё тополя, оперлась на него уже двумя руками, повернулась ко мне лицом, прижалась спиной к дереву и медленно опустила руки на живот. Только теперь я заметил, как на асфальт капает кровь. Находясь в ступоре, я случайно поймал ассоциацию с томатным соком. Это зрелище казалось противоестественным, словно происходило не здесь, рядом, в моей жизни, а в телевизоре, в боевике, где стрельба и кровь – обычное дело. «Выстрела не было! – пронеслось в моей голове. – Его не было слышно…»

      Бабки вскочили с лавочки и обступили нас, одна из них завопила, словно сирена: «Человека убили!» Но только этим они и ограничились,