Серебро. Эдуард Диа Диникин

тем, что услышал шутку Велимира.

      – Что это? – спросил он, увидев на листке бумаги несколько цифр, которые успел хорошо разглядеть.

      Там было написано: 52˚38'57''N, 59˚34'17''Е''.

      – Ничего интересного, – к величайшему изумлению Бурлюка, ответил Хлебников, никогда не имевший от друга тайн, и быстро спрятал листок в карман.

      Вернулся Шорох.

      – Тиняков сказал, что вы большой ценитель синематографа? – спросил его Бурлюк.

      – Я большой ценитель его будущего.

      – То есть, вы не считаете синема балаганом, как некоторые?

      – Когда-то театр был балаганом, но вскоре стал «Глобусом»[21].

      – Дело не в этом, – махнул рукой захмелевший Бурлюк. – А впрочем… вы правы. Это сейчас моё желание поспорить сказало за меня. Я сам, признаться, нет-нет да посмотрю какую-нибудь фильму. Есть у меня приятель, художник, это его рисунок домино висит здесь в углу, так он, посмотрев как-то «Понизовую вольницу», это про Стеньку Разина, – его глаза загорелись, – одна фильма стоит тысячи книг по силе воздействия, – и, не дожидаясь ответной реакции, Бурлюк с интересом спросил Шороха:

      – А вы действительно поэт?

      – Возможно, – ответил Шорох.

      – Прочитайте что-нибудь своё. Лучше из последнего.

      – Что ж, извольте, – усмехнулся тот. – Вот вам из последнего. Последней не бывает.

      И Шорох начал, медленно и будто подыскивая слова:

      Я надену костюм домино,

      И пойду я один в синема,

      Этот мир был проявлен давно,

      По сценарию Аримана.

      Персиянку бросая в волну,

      Стенька Разин, пример атаманам,

      Зачинает тем фильму одну,

      Для тапёра фортепианного.

      Тот стучит по дощечкам, что в ряд

      Установлены в должном порядке.

      Бело-чёрный выстроив лад,

      В этой видимой сущности шаткой.

      В синема я сниму домино,

      Проявлюсь я загадочным принцем.

      Пусть закончится это кино,

      Но останется в вечности принцип.

      Бурлюк заворожённо поставил свою рюмку обратно на стол.

      – Так вы импровизатор? – спросил он.

      – Во многом – да.

      – Мне ваши стихи очень понравились, – сказал молчавший долгое время Хлебников. – Как вы здорово обыграли принцип домино! Я часто думаю о мироздании. А также о том, как в нём использован принцип домино. И как точно то, что этот принцип часто задействован кем-то могущественным, в капюшоне. Сорвать капюшон с его головы. Сорвать и увидеть – кто он!

      – Некоторые из современных поэтов считают, – начал Шорох, – что писатель только выгибает искусную вазу, а влито в неё вино или помои – безразлично. Идей, сюжетов – нет. Каждый безымянный факт можно опутать изумительной словесной сетью. Так что важно ли, кто там под капюшоном, Робин Гуд или Великий Инквизитор?

      – Вы считаете? – не то изумился, не то просто не понял Хлебников.

      – Я просто спрашиваю. Важно ли то, что в вазе?

      – Пить-то

21

Имеется в виду театр «Глобус», построенный в Лондоне в 1599 году, а затем отстроенный после пожара 1613 года.