Серебро. Эдуард Диа Диникин

причиной массовых вооружённых выступлений.

      Вера сказала, что именно «Кровавое воскресенье» стало для неё отправной точкой в деле революционной борьбы.

      – Я лиру посвятил народу своему. Быть может, я умру неведомый ему, но я ему служил – и сердцем я спокоен, – увлечённо прочитала она ему стихи Некрасова в один из тех дней.

      Они катались на лодке по Волге.

      – В часы забав иль праздной скуки, бывало, лире я моей вверял изнеженные звуки… – ответил он тогда ей словами другого поэта.

      Далее каким-то образом их разговор перешёл в шутливый, обойдясь, впрочем, без банальностей. Было тихо и спокойно, водная гладь поблёскивала в лучах солнца, мимо прошёл небольшой парусник.

      – Какие небесно-синие паруса, – сказала Вера.

      – Им не хватает золотой лиры, – добавил он. – Смотрелось бы красиво. Гармонично.

      – Когда-нибудь, когда на земле наступит настоящая свобода, равенство и братство, вот только тогда всё будет гармонично.

      – Ты думаешь, это возможно?

      – Конечно!

      – Но ведь свобода исключает равенство, а равенство – свободу.

      – Для этого и нужно братство, чтобы не было противоречий…

      – И когда это произойдёт?

      – Уверена, что наши дети это увидят.

      Казалось, это было совсем недавно. Впрочем, так оно и было.

      Когда Вера вошла, он сидел. В руке девушки был револьвер. Он положил на стол рукопись, озаглавленную «Допрос Заратустры»[6]. Это была работа Велимира Хлебникова.

      – Ты не должна меня бояться, Бим, – сказал он, прижав к груди левую руку.

      – А ты меня должен, Бом. Товарищи давно подозревали, что ты агент охранки, но не было никаких доказательств. Мой адрес знали только в отделении. Теперь я должна тебя убить.

      – Мы все когда-нибудь умрём. Правда, Бим?

      – Правда, Бом.

      Через несколько секунд раздался странный звук. Канарейка в клетке повернула голову, гадая, – это выстрел револьвера или поцелуй стрекозы?

      Вена

      Хлебников осмотрелся на улице. И вдруг увидел стрекозу. Она, серебристая, как пуля для вампира, летела куда-то мимо. Скорее всего – в сторону Невы.

      Его дорога лежала в ресторан «Вена»[7]. Туда он и зашёл. И именно в этот момент в его голове возникла мысль, над которой стоило подумать. Он в «Вене», на берегу Невы. Вена – Нева. Просто переставить буквы. Нева – это вена Петербурга. Вена, Венеция – это города, основанные венедами. Это же ясно! Тут не нужен Егор Классен[8]. А славяне или словене – это, конечно, посланцы венедов! Именно тут, у Невы, жили словене. И вообще, этот город должен называться Невоград! Это интересная мысль. Он хотел записать её на клочке газеты, но проходивший мимо Бурлюк уже протягивал руку.

      – Пойдём, Витя. Сегодня Брюсов в ударе…

* * *

      – Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Валерий Брюсов в угловом, литераторском

6

Хлебников действительно увлекался зороастризмом и фигурой Заратустры – настолько, что считал древнеиранского пророка своим «духовным прадвойником». Поэт мечтал о том, что Персия станет «советской Персией».

7

Ресторан «Вена», открытый в Петербурге в 1903 году на Малой Морской улице, стал известен благодаря тому, что в нём собиралась творческая интеллигенция. Многие даже приезжали из Москвы на вечера в «Вене». Ресторан посещали А. Куприн, А. Блок, А. Аверченко, А. Ремизов, А. Белый.

8

Егор Иванович Классен (1795–1862) – преподаватель, автор любительской гипотезы о том, что славяне, их письменность и культура связаны с некоторыми древними культурами и системами письма.