В этот день я познакомился с собой. Книга о том, как сын научил отца жизни. Алексей Корнелюк

фалангой пальца губы и замечаю, как с правой стороны выросла тёмная фигура.

      – Доброе утро. – учтиво, слегка склонив голову, сказал священник.

      – Доброе. – перевожу руки в замок.

      Садится рядом. Улыбается.

      – Давайте попробуем сначала.

      Отодвигаюсь… Священник слишком близко сел.

      – Как вы себя чувствуете?

      Моргнув несколько раз, проверил рукой карманы. Пусто. Значит забыл капли на тумбочке… Глаза сухие, как песком присыпаны.

      – Лучше не бывает. – я потянулся к уху и кончиками пальцев нащупал фильтр сигареты.

      – Вы пришли исповедоваться?

      Я кашлянул в кулак.

      – Это не мой случай.

      Святой отец поправил крест и, положив на колени руки, начал вставать.

      – Сын. – глухо вырвалось у меня.

      Опускается на место.

      – Сын… Всё дело в нём.

      – В исповеди нет места другим людям, даже собственным сыновьям. В чём ты согрешил, сын мой?

      Меня аж передёрнуло. Захотелось вскочить и выбежать. Во мне не было тех слов… И существовали ли они вовсе, чтобы выразить мою боль.

      Играя желваками, я снова упёрся глазами в блестящий мраморный пол.

      – Мне… Каждый день приходится врать… Сыну…

      Повисла такая тишина, что в ней, казалось, можно завязнуть.

      – Никите поставили диагноз – антероградная амнезия. Это когда… – в горле запершило – Когда… в памяти сохраняется только то, что было до аварии, а следующие дни стираются безвозвратно.

      Я поднял глаза и встретился взглядом со священником. Приглаживая бороду, он казался растерянным, но всем видом пытался показать, что это не так.

      Этот момент стал переломным. Точкой отсчёта, когда в стенах церкви зародился план, как выйти из дня сурка, но об этом позже.

      Глава 7

      Догоняю сына. Переглядываемся. Он фыркает, но шагу не прибавляет.

      Узкая тропинка чащи уводила нас дальше в лес.

      Листья папоротника играли листвой, словно шушукаясь между собой.

      Я зачерпнул шлёпанцами рыхлую землю.

      – Погоди..

      Стоя на одной ноге, снимаю с правой ступни шлёпку и вытряхиваю. Мелкая серая пыль под солнечным светом шлейфом валится на землю. Теряю равновесие, и сын придерживает за локоть. В уголках рта играет улыбка.

      – Мне не безразлично. – возвращаю шлепку на место. – Просто голова последнее время у твоего старика побаливает.

      Оценивающе смотрит на меня… Прищурился.

      – Ладно.

      Идём дальше.

      Смотрю на сына и всё не могу понять, что для него этот ритуал?

      Остановившись, сажусь на корточки. Сын, не заметив, идёт дальше. Тянусь за семенами полыни. Те, что ближе к земле, не так отдают горечью. Срываю несколько головок и, зажав их между ладонями, перетираю.

      Никитка в шагах десяти от меня остановился и смотрит вбок… Опять придётся подыгрывать. На ходу подношу пальцы к носу и втягиваю терпкий аромат.

      – Что такое?

      Сын показывает пальцем на здоровенный муравейник, покрытый веточками и бегающими по нему муравьями.