Судьба, значит…. Николай Соляник

тут все про всех знаю. Должность такая, сам понимаешь. Служим за границей, нужно быть особенно бдительными. Так что с этой немкой-экскурсоводом заканчивай.

      – С какой немкой? – я сделал вид, что удивился.

      – Не прикидывайся! Бегаешь, бегаешь к ней. А за такое, сам знаешь… Вот и на прошлой неделе бегал. В воскресенье.

      – Да не бегаю я никуда. Это кто-то клепает на меня. Ну сводил молодых в музей. Мы туда их каждую субботу водим. В основном ротный это мне поручает. Как комсоргу.

      – Еще и комсорг! – закурил, выпустил струйку дыма. – Роз-Мари, кажется, ее зовут? («Вот гад, все знает!») Что у тебя с ней?

      – Ничего!

      – Ничего… – хмыкнул он. – Статью твою в газете напечатали.

      «Эх, контрик! Не статью, а стихи».

      – Это я стихи в книге отзывов написал, а они перевел на немецкий и отправили в газету.

      – С твоего согласия?

      – Ну, да.

      – А почему мне не доложил?

      – Да как-то не подумал…

      – Не подумал… А о том, что контакт с немками запрещен, подумал? О том, что это прямое нарушение воинского устава, подумал? Да ты знаешь, что за такое… В общем, тебе мой совет, или, если хочешь, приказ: поведешь в следующий раз молодых в Равенсбрюк и скажешь этой своей Роз-Мари, что тебя срочно переводят в Союз. Или досрочно демобилизуют. И чтобы ноги твоей там больше не было. Понял?

      – Так точно, товарищ майор.

      – Ладно! Иди!

      Я взял под козырек, развернулся.

      – Стой! – вышел из-за стола. – А скажи мне, товарищ старший сержант, если уж ты такой честный (издевается, конечно), это правда, что меня контриком называют?

      – Правда, – не моргнув глазом, отчеканил я.

      Помолчал в задумчивости:

      – Я не спрашиваю, кто. Этого ты не скажешь.

      – Да все, – вырвалось у меня.

      – Все? – вернулся за стол. – Вот идиоты! Даже не знают истинного значения этого слова. Контрик, запомни и передай другим, этот тот, кто против нашей революции, против советской власти, против всего нашего: политики, идеологии, против той же воинской дисциплины. Вот ты, например. Ты и есть контрик. Если я дам ход делу, тебе ох как не поздоровится. По крайней мере, дембель твой точно тормознут. Это в лучшем случае. Но я не буду этого делать. Не хочется портить тебе жизнь. Парень ты способный, будешь учиться… При условии, что сделаешь все, как я сказал. Иди!

      «Все знает. И, похоже, давно. Почему же тогда молчал? Ждал, когда я окончательно проколюсь».

      Уже на следующий день я рванул к Роз-Мари. День был будничный, туристов немного, и, значит, больше обычного удастся пообщаться с ней. Неужто в последний раз?..

      Проводила меня до двери, и тут вижу, из-за автобуса выплывают трое с красными повязками на рукавах: старлей и два парадных солдатика. И прямиком ко мне. Солдатики, ладно, не по своей воле в патрульной шкуре оказались и наверняка, будь у них малейшая возможность, выручили бы меня. Но офицеру выслужиться надо. К тому же, наверное, он из соседней, автобатовской части, а автобатовцы, ох как не любили нас, связистов, обзывая чуть ли не интеллигентами.

      Что тут было делать? Бежать? Смешно.