Моя безупречная жизнь. Ивонн Вун

улыбнулся и сжал мое плечо.

      – Если бы я знал, что ты придешь голодная, принес бы тебе что-нибудь из ресторана.

      И хотя мне было известно, что родители туда не ходили, все равно я почти поверила ему – так убедительно он это сказал.

      – Ну ладно, – поддержала я игру, – тогда в следующий раз возьмите мне карбонару.

      – Спагетти с телятиной гораздо лучше.

      – Ты не можешь есть телятину, – не поверила я. – Это неполиткорректно.

      – Я больше не политик, и мне не надо быть корректным.

      Он схватил последнюю оливку с моей тарелки, подкинул большим пальцем и поймал ртом – один из его самых эффектных трюков на вечеринках. Отец так часто делал, когда хотел меня рассмешить.

      – Я сама собиралась ее съесть, – возмутилась я, но не выдержала и улыбнулась.

      Папа состроил невинную физиономию и уставился на последний кусочек сыра манчего на тарелке.

      – Даже не думай!

      Он кивнул на мой телефон:

      – Кажется, тебе звонят.

      Я оглянулась, и в тот же миг, не дав мне сообразить, что это был отвлекающий маневр, он схватил сыр и, довольно ухмыляясь, отскочил к лестнице.

      – Эй! – завопила я.

      – Ш-ш-ш! – Папа заговорщически улыбнулся. – Маму разбудишь.

      Я кинула в него курагой, но он увернулся, и сухофрукт влетел в стену.

      – Тинейджеры со своими телефонами, – хмыкнул он. – Как же вас легко обдурить.

      – Иди спать, – сказала я.

      – Сама иди.

      – Ты должен мне оливку и кусок сыра.

      – Телятину.

      Меня многие спрашивали, злюсь ли я на папу за то, что он сделал. Они ожидали услышать сложные объяснения со множеством нюансов. Но мой ответ всегда был очень прост: на отца невозможно сердиться.

      Понятно, что в следующий раз не будет никакой телятины, но какая разница? В этом-то и заключается дар харизматичных людей. Им хочется верить, даже когда знаешь, что они лгут.

      Глава 2

      Не забыть Навсегда.

      Мое первое воспоминание о Люс Эррера – эти слова, написанные маркером на тыльной стороне ее руки. Их было хорошо видно с моего места несколькими рядами дальше, так же как и облупившийся лак на ее ногтях и серебряный кафф на ухе.

      Это был первый день в девятом классе, и среди моих одноклассников уже ходили разговоры о новенькой, которая перешла из частной школы в часе езды от нашей. Якобы ее оттуда выгнали, и никто не знает почему. Ее отец был нашим новым учителем истории.

      Помню, как она положила книжку в мягкой обложке на учебник и читала ее, делая вид, будто не замечает, что все на нее смотрят. Как она оглянулась на меня и ни с того ни с сего закатила глаза, услышав, что я рассказываю друзьям о своих летних каникулах. Как в тот момент комната вдруг словно сжалась вокруг меня, а шея и грудь залились краской.

      Я тогда еще была популярна, ко мне прислушивались, мечтали засветиться рядом