Чужой. Константин Александрович Алексеев

хозяин дома тут Лоренцо, а Нэсс состоит при нем в качестве прислуги-приживалки.

      Нэсс, который, сколько я его помнил, никогда не питал особой любви к зверью.

      5

      Серый появился в комнате с подносом, который держал, как заправский официант, на растопыренных пальцах. Быстро расположил на столе тарелки с нарезками, овощи, две пиалы с маринованными грибами и огурчиками. Расставил рюмки, стаканы и вновь убежал в сторону кухни. Пока он гремел посудой и хлопал дверью холодильника, в комнате возник Лоренцо. Поведя полосатой вытянутой мордой, он резво вскочил на диван, поставил передние лапы на стол и начал тыкаться носом в еду.

      Я хотел было шугануть наглеца, но меня упредил Нэсс, появившийся в дверях:

      – Не трожь его. Он только понюхает, а есть не будет. Наша светлость таким не питается.

      Последнюю фразу бывший приятель произнес с какой-то извиняющейся нежностью, как будто бы просил прощения за проказы несмышленого ребенка. Погладил кота, Следом водрузил на стол пузатый графин с перелитой в него водкой.

      – Ну, вроде все, – с удовлетворением в голосе произнес он. – Кстати, знаешь, как они раньше назывались? – кивнул он на вместительную граненую рюмку из толстого стекла, поставленную передо мной.

      – Лафитник.

      – Верно. А ты в курсе, что в старину в них подавали водку самому дорогому гостю?

      – Намекаешь, это типа мне такая крутая уважуха?

      – Не намекаю. Просто рад тебя видеть. Честно, – повторил он и, разлив водку, с ходу махнул ее.

      Выпив, Нэсс еще с минуту сидел с полуприкрытыми глазами. Его бледное, с нездоровой синевой лицо начало розоветь, как картинка на мониторе, когда в настройках прибавляешь яркости.

      – Все, вроде начало отпускать, – пробормотал он. – А еще говорят, что, мол, водка – яд… Да ни фига подобного! Я, когда сердце прихватит, только ей и спасаюсь. Ну что, давай за встречу, что ли? А то мы первую как-то без тоста, не по-человечески…

      Вновь опрокинув рюмку, Серый опять погрузился в свою причудливую медитацию. Когда же он открыл глаза, в них появился забытый блеск. Как у того, прежнего Нэсса.

      – Сколько же мы не виделись? – как давеча у магазина, переспросил Серый. – Девять лет? Да, вот как бывает, едрен-шмон!

      – Ну так это по твоей инициативе мы не общались.

      – Это да, – вздохнул Нэсс.

      – Так кто же виноват? Ты же решил новую жизнь начать, верно? Все что раньше, – за борт, чтобы не компрометировать себя приятелями-ватниками перед вашими рукопожатными, так?

      Вознесенский молчал.

      – Вот только жизнь, зараза, по-другому повернулась, – продолжал я. – Сначала обласкали, приветили, а потом, видно, что-то пошло не так! Где они были, твои соратники по борьбе, когда тебя отчим с квартирой кинул? Почему не забили во все колокола? Почему не наняли в адвокаты Резника, Кучерену или, на худой конец, Падву? Как позволили тебе перебраться в эту хибару в кукуево-тутуево?

      – Ну