Чужой. Константин Александрович Алексеев

года все началось, он же ни разу не высказался по этому поводу. Все его дружки-приятели больше года визжат из каждого утюга: «Нет войне!» – и тому подобное. А он?

      – А он исчез. Отовсюду. Кстати, и страницы свои, что «ВКонтакте», что в остальных соцсетях, поудалял. А насчет «Аптеки»… Судя по его виду, он нигде не числится, – усмехнулся я. – Вопрос только, на что живет?

      – Вот-вот. Ты уж там, если нетрудно…

      – Уже! – я попытался придать голосу снисходительный пафос, какой проскальзывает у бывалого, предусмотрительного человека. – Только что проспонсировал ему кошачий корм почти на две штуки!

      – А вот это ты молодец! – обрадовался собеседник. – В общем, прошу тебя: будет возможность, поговори с ним по душам, а если не получится, то хотя бы телефон запиши…

      – Будет сделано! – шутливо отчеканил я.

      «Да что это происходит! Всем до смерти интересно, что с этим кренделем! А вот и он наконец!»

      – А вот и я, – в унисон моим мыслям произнес Нэсс. – Ништяков своему подкупил, – бывший приятель качнул прозрачным пакетом с консервами, сухими колбасками и другим кошачьим лакомством. – Да… – опомнился он. – Спасибо тебе, Саныч. Я просто сейчас на мели. А за квартиру только в начале мая получу…

      – За какую? На Нахиме?

      – Той давно нет. Когда матушки не стало, батяня, то есть отчим, – лицо Серого скривилось, словно от зубной боли, – почти все себе захапал. После продажи той хаты мне денег осталось только на две «однушки» в этих краях.

      – Так ты, значит, тут теперь живешь? – поинтересовался я.

      – Нет, здешнюю я сдаю, а обитаю в Курьяново. Ну, где еще пару лет назад станцию построили, знаешь?

      – Знаю. И давно ты там?

      – В семнадцатом переехал, в сентябре.

      – Выходит, мы с тобой одновременно жилье сменили, – покачал головой я и подумал: «Надо же – за все эти годы не разу не пересеклись, хотя живем почти рядом!»

      – Ты сейчас куда? Домой? – между тем спросил Нэсс.

      – Да собирался вот.

      – Я тоже. А то мой там мается. Он одиночества не выносит. Знаешь, больше всего боялся, когда мобилизацию объявили, что меня загребут за компанию! Только и мучился: как он, с кем, бедный, останется?

      – Расслабься, ты по возрасту не подходишь. Да и по здоровью тоже, – я скептически глянул на отечное, явно больное лицо бывшего приятеля.

      – Кто его знает! Писали, что и многодетных, и даже калек пачками гребли… Ладно, чего это я… А у тебя, смотрю, тоже дома зверье? Кошак? Ты ведь, кажется, все время сибиряков держал? – бывший приятель сыпал вопросами, словно хотел заболтать, оттянуть момент расставания.

      – Два кота. Сибиряк и беспородный. Вернее, помесь с мейн-куном.

      – А вообще, как сам? Сколько мы с тобой не виделись? Лет восемь?

      – Девять.

      – Да, тогда как-то все получилось не айс, едрен-шмон. Надо бы нам с тобой по-хорошему посидеть, поговорить… Ты на выходных не работаешь?

      – Нет. Но буду занят.

      – А потом всю неделю пашешь?

      – Естественно.

      – Вот так и живем, – вздохнул Вознесенский. – Все в спешке, все в суете. А перемолвиться