Сцены частной и общественной жизни животных. Коллектив авторов

ему выйти из яйца.

      С грустью увидела я, что ребенок начал свою жизнь с проявления неблагодарности. Он даже не простился с Колокольчиком, приемным отцом, который выносил его под сердцем, и бедный цветок от горя опустил головку до земли.

      На первых порах воспитание малыша давалось мне с трудом: он был капризен, как ветер, и легковесен до чрезвычайности. Но легковесные существа не сознают того зла, которое совершают: поэтому они так часто внушают к себе любовь. Итак, я имела счастье, а вернее сказать, несчастье привязаться к бедному ребенку, хотя он, по правде сказать, вел себя так несносно, что мне хотелось назвать его не Гусеницей, а Паразитом, как ни грубо это звучит.

      Тысячу раз твердила я ему одни и те же наставления, тысячу раз предсказывала одни и те же несчастья; ветреник был недоверчивее самого Человека и не брал в расчет ни одного предостережения. Если мне случалось оставить его крепко спящим под какой-нибудь травинкой, то, какой бы короткой ни была моя отлучка, по возвращении я никогда не находила его на прежнем месте; помню, однажды мне пришлось нанести довольно продолжительный визит Пчелам из соседнего улья; так вот, за это время он успел с опасностью для жизни взобраться на верхушку высокого дерева, а ведь в ту пору он едва держался на своих шестнадцати ножках.

      Прекрасно одетый Усач, превосходный танцор

      Когда он немного повзрослел, живость его внезапно сменилась совершенной апатией[260]. Поначалу я решила, что он внял моим советам, но не замедлила понять, что состояние, которое я приняла за плод рассудительности, есть не что иное, как болезнь, настоящая болезнь, сопровождающаяся полным оцепенением. Около двадцати дней он провел без движения, точно в летаргическом сне. «Что ты чувствуешь? – спрашивала я его время от времени. – Что с тобою, милое дитя?» – «Ничего, – отвечал он искаженным голосом, – ничего, добрая моя воспитательница; я не могу пошевелиться, а между тем меня охватывают неизъяснимые порывы; мой недуг не имеет названия; все меня утомляет: не говори со мной, молчать и не двигаться – такое блаженство».

      Он сделался неузнаваем. Кожа его пожелтела и напоминала сухую листву; эта наполовину замершая жизнь так сильно напоминала смерть, что я уже отчаялась спасти несчастного, как вдруг однажды, ярким солнечным днем, он постепенно начал просыпаться и вскоре выздоровел окончательно. Он совершенно преобразился: большой и прекрасный, он сверкал самыми роскошными красками. Каким-то чудом на плечах у него распустились четыре лазурных крыла с прелестными переливами, голову увенчали изящные усики, тело облачилось в тонкий бархатистый камзол c красными и черными крапинками, а внизу выросли шесть прелестных крохотных, но очень резвых лапок; он открыл глаза, взглянул вокруг сверкающим взором, взмахнул легкими крылышками, Куколка исчезла и в воздух взвился Мотылек.

      Я стремглав бросилась за ним.

      Никогда

260

Здесь, как и в рассказе Бальзака «Любовные приключения двух Животных», описан жизненный цикл так называемого насекомого с полным превращением: из личинки (у бабочек – гусеницы) оно превращается в неподвижную куколку, а затем принимает свой окончательный взрослый вид (на современном научном языке «имаго»).