Кент Бабилон. Генрих Шмеркин

куриных котлет громоздились в прозрачных вазах – прямо на столиках. Рядом с котлетами стояли бутылки «Жигулёвского».

      Наберлявшись до полного коммунизма, мы выкурили по сигарете, после чего Лицин подозвал буфетчицу и попросил подбить бабки. Та спросила, чего мы съели-выпили.

      Мы радостно сообщили, что «на троих» одолели двенадцать коммунистических котлет и шесть коммунистических «пивов».

      Буфетчица огласила приговор: «15 рублей». Вот тебе, бабушка, и Юрчик-с-гиюрчик! По пять колов с рыла. В карломарксовском кафе за эти бабки можно поберлять раз шесть.

      Лицин начал выводить плутовку на чистую воду:

      – Позвольте вам не позволить! Двенадцать котлет по пять копеек, получается – шестьдесят копеек. Плюс шесть пива по десять копеек – итого рубль-двадцать!

      И тут буфетчица процедила сквозь золотые свои клыки:

      – А кто вы такие, чтоб вам по такой цене отпускать?! Партийный контроль? Или, может, ОБХСС?!

      – Значит, как слугам народа, так по пятаку! А как народу, так по целому колу! – начал распаляться Лицин, не без оснований полагающий себя представителем народа.

      Буфетчица подозвала ментов:

      – Вот, разберитесь. Это музыканты. Поесть поели, а расплачиваться не желают.

      Какое это счастье – когда вас знают в лицо и не волокут по первому чиху в подрайон!

      Оказалось, никакой скидки участникам партконференции нет. Адольф нас элементарно нажухал.

      Фигура Фигаро

      Играть в Музкомедии приходилось совсем немного. Час – до спектакля и сорок минут – после. По средам, субботам и воскресеньям.

      Бывали вечера, когда Хилоидовский был занят и у нас, и в филармонии. Тогда Адольфу Яковлевичу приходилось изображать «фигуру Фигаро».

      Концерт в филармонии начинался одновременно со спектаклем в музкомедии.

      Не доиграв доспектаклевое отделение до конца, Хилоидовский захлопывал крышку рояля, стремглав выбегал из театра и, оседлав мотороллер, нёсся в филармонию. Запарковав транспортное средство у входа, влетал в храм искусств.

      С проворством солдата первого года службы он напяливал на себя униформу, мгновенно настраивал скрипку (пианино для этой цели Адольфу Яковлевичу не требовалось – высоту тона он помнил наизусть), после чего появлялся, в числе прочих оркестрантов, на сцене – в белой манишке, бабочке и в чёрном фраке с лоснящимся воротником.

      Если времени у Хилоидовского оставалось в обрез, – третий скрипач лишался чувства локтя и, к ужасу дирижёра А. Махлина, начинал демонстрировать чудеса техники, ускоряя темп и увлекая за собой весь оркестр. За что подвергался репрессиям и не вылезал из-за пульта третьих скрипок.

      Справившись с работой, Адольф снова седлал мотороллер и летел обратно – в наш «фойерный» джаз.

      Переодеться «в гражданку» Хилоидовский не успевал. Он мчался по Сумской, Университетской, Свердлова, потом вырывался на Карла Маркса. Крылья фрака раздувались в разные стороны. Вцепившийся в руль мотороллера Адольф напоминал орла-стервятника,