Кмель. Сергей Владимирович Главатских

рука, поправляющая выбившуюся из-под пухового платка, прядь. Мама.

      – Сенечка! My dear son! Ты где?

      – Я на роднике! Не волнуйся, отнесу Лучиану тулуп и вернусь!

      – Только не задерживайся, ладно? Поздно уже!

      – Хорошо, мама! Я скоро!

      От наших голосов содрогнулись окрестности. Разговор этот был теперь так же неуместен, как звук работающей бензопилы или праздничный салют! Наши ласковые пожелания друг другу в этой морозной тишине могли иметь для данного кусочка пространства катастрофические последствия и то, что ничего вокруг не рухнуло, не взорвалось и не исчезло с лица земли, ещё ни о чём не говорило! Если бы в следующее мгновение из темноты появилось некое существо, олицетворявшее вечное равновесие земли и небес и бросилось бы на меня с кулаками, я бы не удивился!

      Но вместо ночного монстра появился гагауз. По благодушному выражению его лица, я понял, что конюх только что поужинал и готовился ко сну. При том, что одет Лучиан был по-домашнему: в свитере, брюках-галифе и шерстяных носках, весь его разомлевший малогероический облик был по-прежнему увенчан всё тою же бесформенной шапкой с растопыренными ушами.

      – А ну-ка, стоять, ни шагу вперёд! – крикнул гагауз и, раскрутив над головой воображаемый хлыст, с оттяжкой ударил им по снежному бортику, в каком-то сантиметре от меня!

      – Это я, дядька Лучиан. Деда Сёмы и бабы Юли внук!

      – Чей внук? – не понял конюх.

      – Чей, чей – сволочей! – низким голосом сказал я. – Чёрт бы тебя побрал!

      Было весело. Если, конечно, он серьёзно. А он, похоже, серьёзно. Раз хлыстом то размахивает!

      Пришлось посветить фонариком себе в лицо.

      – Ночной дозор! – Я продолжал разговаривать «на низах». – Дайте пройти проход!

      После этого мы зашли в конюшню, где я, разумеется, не увидел ничего нового. Парадигма, освобождённая от узды и прочей опеки, меланхолично таскала сено из яслей, глаза её слипались и она в любой момент готова была рухнуть на пол и проспать так до Судного Дня, когда их лошадиный создатель придёт на смену нашему – человеческому!

      Видно, кобылка живо представила себе, какие преференции сулит ей подобная хреновация, потому, что, скопив остаток сил, она испустила радостный звук и звук этот совсем не походил на конское ржание.

      В дальнем углу конюшни светила тусклая лампочка. Было как-то мрачно, муторно и неприлично чисто. В конюшне явно не доставало запахов навоза и конского пота. А уж это, как мне казалось, обязательный атрибут правды лошадиной жизни.

      Конюх исчез. Я легко обнаружил дверь в подсобку и без приглашения перешагнул порог.

      Настенный олень, не в пример своей дальней родственнице был бодр и статен, я вспомнил времена, когда он обитал на стене хозяйской спальни и весело цокал копытами в такт дедовой гармошке. Рядом с гобеленом висела, приколотая на булавку чёрно-белая фотография женщины в длинном старинном платье. Рот её был слегка полуоткрыт, а глаза, наоборот, закрыты, да так плотно, будто