Как Шагал в нарисованном Витебске шагал. Галина Дербина

Сам, сам, что ты заладил? Я ещё с первого раза понял твой намек и нахожу его нетактичным, – сказал художник, но было видно, что сердится он не в заправду. Он постоял, немного подумал и привил: —Подобные замечания не делают чести мужчине, особенно если он солидный музыкант.

      – Музыкант – не музыкант, это тут ни при чем, – заметил Скрипач и, чтобы прекратить ненужную перепалку, примирительно произнес: – Ладно, все в порядке, пароход пошел в другую сторону.

      – Какой еще пароход? – озираясь по сторонам, удивилась Озорница.

      – Тот, на котором мы проехали мимо этой темы, – ответил Скрипач и, обращаясь к Шагалу, спросил: – Ответь мне, как на духу, хочешь в Витебск или нет?

      – Конечно, хочу, но почтенную даму оставь, пожалуйста, в покое.

      Во время их объяснений Озорница стояла в сторонке. Ей льстило, что Шагал заступился за нее, назвав дамой. Она застенчиво опустила взгляд и во всю свою кобылячью силу неожиданно заржала. Надо заметить, что делала она это частенько и в большинстве случаев совершенно невпопад. К этому стоит напомнить, что Озорница была далеко не молода, ей было… Нет, я затрудняюсь назвать точную дату ее рождения. Припоминаю только, что художник написал картину с кобылкой чуть раньше тридцать пятого года, а может быть, тридцать четвертого. Но если рассматривать ее портрет с точки зрения лошадиной эстетики, то тут мне смело придется признаться: она красавица. У нее были широкие ноздри, полные постоянного волнения, особенно при выдохе; трепетные ушки, торчащие на самой макушке; и огромные глаза навыкате, похожие на две большие сливы, обрамленные густыми щеточками ресниц. Всю эту красоту дополняла немного встрепанная грива, которую лошадка в торжественных случаях заплетала в косы.

      – Марк, успокойся. Спорить с тобой я больше не стану, на этот раз поступлю просто: попробую не верить собственным глазам. Если ты считаешь, что лошадь не кобыла, а дама, пускай будет, по-твоему, – быстро проговорил Скрипач и, несколько надувшись, демонстративно отвернулся. Подумал немного и прибавил: – Тем более не буду спорить, что, кроме так называемой дамы, у нас имеются и другие варианты для того, чтобы оказаться в Витебске. Где твои часы?

      – Вот они, – и Шагал указал на запястье, на котором золотом поблескивал механический Rolex.

      Обычно он носил часы, когда отправлялся куда-нибудь по делам, и никогда не надевал их во время работы, оставляя в спальне на прикроватном столике. В мастерской он привык определять время по солнцу, которое гуляло от окна к окну чуть ли не весь день. Сегодня утром, застегивая золотой ремешок на руке и выбрав любимую рубаху, он подумал: «И чего это я решил разодеться, словно праздник какой?» Не найдя ответа, достал из шкафа бархатную темно-синюю куртку, встряхнул и, сообразив, что в ней будет жарковато, повесил обратно. Снял с вешалки новую черную жилетку и накинул на себя. Ловко перебирая пальцами, застегнул ее на все пуговицы. Полюбовался на себя в зеркало. Ему показалось, что в облике чего-то не хватает.

      Поразмыслив, Шагал подошел к палисандровому секретеру и откинул столешницу. Нажал