Петр Великий, голландский. Самозванец на троне. Сергей Юрьевич Соловьев

и Прокудин истово перекрестился, – я уж давно на вашей службе. Крест целовал тебе, боярин.

      – Смотри, Ивашка, если заворуешься, не пощажу! – и вынул из кошеля иоахимсталер, – но за верность пожалую, – и вложил тяжёлую монету в руку холопа.

      – До смерти верен тебе, батюшка, – и Иван низко поклонился, – но конь, вот, из сил выбился…

      – Не торопись, у Воздвиженской башни меня и ожидай.

      И отряд рысью двинулся к Кремлю. Ну, а улицы Москвы кипели жизнью. Сновали разносчики съестного – пирожники, сбитенщики и квасники, предлагая свой товар. На паперти храмов сидели нищие, а как без них? Около де блаженного народ толпился. Божий человек молился на храм, и клал земные поклоны.

      – Молитесь, православные! Царь истинный умер! -кричал юродмвый.

      – Да что же ты говоришь, Федька! Жив и здравствует Пётр Алексеевич! – закричал подбежавший разносчик кваса.

      Юродивый при этих словах встал на колени, да с размаху ударился лбом о деревянную мостовую. Ничего больше не говорил, лишь улыбался да истово крестился. Пара жёнок, тряпицами старались унять кровь, текущую по лицу блаженного. Сотворили наконец, повязку на лбу, правда, чуть сползавшую на один глаз.

      Юродивый встал, не спеша передвигая свои босые распухшие от холода ноги, и вдруг рывком схватился за стремя боярского коня. Михаил Григорьевич аж вздрогнул, да и конь косился взглядом да стал пятится. Но норовистый аргамак не укусил блаженного, лишь обнюхал и недовольно фыркнул.

      – Не торопись, князь, успеешь в подпол-то…– и юродивый улыбнулся беззубым ртом, – и благословлять не стану, и проклинать не буду. Но ежели не спасёшь Алексея -человека Божия, то Господь тебя не помилует… Езжай с Богом, боярин, делай своё дело, всё у тебя получится…

      И Ивашка-блаженный отошёл от боярского стремени. Михаил Григорьевич снял шапку и перекрестился на церковный купол. Рука словно сама потянулась к кошелю, и серебро, затянутое в замшу, глухо стукнулось о снег на мостовой.

      – Для Божьего человека! – крикнул Ромодановский, и хлестнул плеточкой своего коня.

      Караван двинулся дальше и дальше, впереди теперь ехал бирюч, кричавший московским людям:

      – Расступись! Не столбей!

      Иногда прохожие недовольно оборачивались, вжимаясь к заборам, другие кланялись боярину, узнавая знатного вельможу, А Михаил всё думал, припоминая суровые слова юродивого. И стало и легче на душе боярина, и тяжелее. Стал думать, кого определить к юному царевичу, как защитить, что за дядьку рядом поставить. А то и не одного…

      Пока так раздумывал, проехали мимо торговых рядов к Воздвиженской башне Кремля. Были они на месте. Боярин перекрестился на купола Воскресенской церкви

      – Сейчас с поклажей в Кремль зайдём, Ивашка. Здесь меня жди, охраняйте крепко возы и коней. Со мной только немые пойдут.

      – Всё сделаем, князь-батюшка.

      Ждали правда, долго… Наконец, быстрым шагом подошли два иерея, и один из них был долгожданный отец Савватий. Иерей стоял в простом одеянии, и для тепла одел простой войлочный плащ.