Повести и рассказы. Книга 4. Геннадий Раков

Ханафеев. – Сидел на крыше от страха, думаете? Я, может, о спасении вашем думал, как народу помочь. Вон, дед Михайло лодку где-то добыл. Вот я и придумал, пока не затопило – переправить народ до сопок на ней.

      – Ты что, очумел? Лодчонка двоих возьмёт, до сопок с полкилометра, да вода какая, да лёд прёт, а нас сколя?

      – Что, не пойдёт? Тогда пусть Ванька переправит меня, я по сопкам мигом махну в город, к начальству, пусть спасают…

      – Слушай, Иван пусти-ка меня, я ему в морду свисну, сволочь. Ишь ты, на сопки ему? А то тебе не понятно ли, что вокруг тех сопок то же самое. До городу шестьдесят километров. Смыться хочешь? – это наш сосед, дядя Лёня, лез с кулаками к Ханафееву.

      Ханафеев даже сейчас не мог понять, что он здесь лишний, что нет в нём, кроме гонору, самого главного. Нет хребта. Он не знал местных условий, был пришлым. Но даже и не в этом его беда, его вина – в его тупости и чёрствости, о которых сам он не подозревал. Он считал себя умным, энергичным, принципиальным руководителем. На нашу беду, так считали и его начальники. План по заготовке леса выполняли стабильно, были не худшие в районе.

      Куда же его принципы подевались? Он сел на стол, плюнул на пол: «Сдыхайте вы все… Всё вам не так».

      – Не кипятись, Христофор. Куда пойдёшь? До горы-то добраться, может, и можно, это ты прав, – негромким уверенным голосом начал Иван. – Но до города не дойти.

      – Телефон бы, Иван.

      – Али рацию.

      – Телефон? Рацию? – Иван сам зло заорал. – Пошли, мужики, где баб поменьше. Хоть покурить да поразмыслить без ихнего визгу.

      Уже совсем рассвело. Вода прибывать перестала. С крыши я уточнил обстановку: дома снесены не все, то там, то здесь из-за нагромождённых торосов льда виднелись редкие чёрные крыши. Стоял лёд, стояли на месте и крыши, казалось, они не принадлежат домам, а просто лежат поверх льдов.

      Барак бабы Нюры стоял. Они с дедом вовсе и не утонули, сидели вдвоём на крыше барака и держали корову за рога, а вокруг – вода до конька крыши и льды. Несколько храбрецов по льдинам в лодке добрались до них, хотели снять, да где там, бесполезно, от коровы их было не оторвать.

      В унынии и вынужденном безделье проходил первый день. Каждый ел, что прихватил, если прихватил, хуже было с питьевой водой.

      К вечеру вода в реке не прибыла.

      – Давайте, детки, прилягте здесь, вот и место свободное, – упрашивала мама нас с сестрой.

      Она постелила своё пальтишко на пол. От пережитого мы мигом заснули.

      Новое утро ничего нового не принесло. Вода в реке не уходила, лёд стоял. Дети плакали, хотели есть, пить. Воды вокруг много. Но пить никто не решался, она была тёмная от ила и с мусором.

      Мужики куда-то засобирались, сели в лодку и отправились только им знамо куда. Нашей радости не было границ, когда после долгого отсутствия они вернулись. Оказывается, пекарь вспомнил, что поставил хлеб в пекарне перед случившимся, а сейчас предположил, что его можно взять целым, так как пекарню не снесло льдами, и, по его предположениям, печь не полностью в воде.

      Хлеб не успел допечься, вода залила низ печи. Но ели и были довольны таким.

      Время томительно тянулось,