Убийственный урок. Татьяна Чекасина

волнения перебивают друг друга: он хотел в лодке, что у берега, но она дырявая, тонет. С трудом Мотов и Маркушев его вытянули.

      Он спит, а они, как о покойнике: ценный грузоподъёмщик, горд трудом.

      – Он нормальный мужик, – уверяет Мотов.

      – Он у нас заводила. Но бывает. С кем не бывает? – торопливо Маркушев.

      – Да, он трудовой и в семье тихий, – Валюха оправляет на муже наброшенную куртку. – Купили мы огород, ломить надо, дураков работа, ох, как любит, а он вспахал, и ни капли! Ни капли, бабоньки! Так, чуточку да и говорит, мол, лягу…

      С Ершова – на других. Как живут. Квартиры, мебель, ковры, книг дополна, правда, читать некогда, выкладываются на производстве, но люди они культурные, ходят в кино.

      Сумерки, а они говорят. Для Щепёткиной.

      – Да прекратите вы! – обрывает Мотова, и лица – к ней. Она – лидер, она скажет. – И Ершов, и Маркушев, и мой Мотов – гордость, опора. Рабочий класс. Он во все века при всех режимах! Мы, Надя, не толкаем ворованный товар. Ни копейки не крадём. Вон Клава с пятнадцати годков на фабрике, от которой ныне, к сожалению, один цех. И вся она в труде. А Валюха… Минус три декрета – остальные труд. О себе могу… Я окончила техникум, младше тебя была. Пролетарии мы. И ныне наш праздник!

      – Счастье в труде? – Молвит тихо Щепёткина.

      – И в труде, – кивает Мотов. – Иногда в дальнем рейсе с напарником один, да один. Бывает кого-нибудь подбросим.

      – Ой, да заткнись, понятно, кого ты там подбрасывал! – Отмахнулась Мотова. – Я Надьке говорю: не о том она!

      – Знать хочу.

      – Знать хочет!

      – Молодая она, – у Клавдии Ивановны любопытный взгляд.

      – А я думаю: счастье в детях. Если б мой не пил, я бы больше имела детей, я люблю их! Когда маленькие, они такие миленькие! – Валюха сжимает руки у груди нежно, как младенца.

      – Да, видимо, в детях, – неуверенно кивает Щепёткина.

      Ранние звёзды. Дождя нет, небо глядит доверчиво.

      – А ты, Надя, что, вот так и крутишь в голове? – Клавдия Ивановна неспроста взяла её в их семейную компанию!

      – Молодёжь, она умная, а как работать, пусть, кто поглупей! – Вдруг в спину говорит Маркушев. – И на завод не идут. Не хотят у станка! А девки какие!

      – Девки у дорог! – подхватывает Мотов.

      – …хотят денег неправильным путём! – отрубает Мотова, глядя прямо на Щепёткину, и та клонит голову, как от удара.

      – Да, да! – Клавдия Ивановна проницательная, и теперь неприятная (даже неприятней Мотовой), в голове видит мысли. – Не работа у тебя на уме, тайное! – как из-за начальственного стола, над которым портрет митрополита.

      – Работу я люблю, пуговицы эти, а чё! – по-лагерному врёт Надька.

      – Она уже! Даю вам честное коммунистическое!

      Дядьки оба не врубились. Но Клавдия своему на ухо, Мотова – своему; и те глядят на Щепёткину, кивая головами: Мотов – длинной, Маркушев – круглой.

      – Надя, мы тебе добра хотим! – елейно Клавдия Ивановна.

      – Ой, беда, беда! – причитает Валюха.

      – У каждого свой маршрут, –