Убийственный урок. Татьяна Чекасина

на лоне, Люда, – говорит робко Мотов.

      – На лоне, не на лоне, а культура в массах должна быть. Я девок в цехе окультуриваю, опять лекцию им прострочила. Какой вы даёте пример?

      – Да некого тут окультуривать! – наивно выкрикнул Ершов.

      – Все мы тут с усами, – уверенно заявляет Маркушев.

      – Прямо! – выдаёт им Мотова. – А Щепёткина? Мы её должны на путь… Ты, Надя, ещё не встала. У тебя может быть и обратный ход. Ты и грубость иногда. Намедни меня обозвала этой… Тебе – не кривой тропинкой вилять, а напрямки на благо нашего предприятия!

      Обидная речуга! И Клавдии Ивановны нет! Но вот и она с ведром воды:

      – Людмила Кирилловна, ну ты даёшь, от озера отлетает, да, вроде, говорить так немодно.

      – Людка, как на коммунистическом митинге! – хвалит Валюха.

      – От тюрьмы и от сумы… – Мотов глядит на жену с восхищённой опаской.

      Щепёткина, как немая столбом у огня.

      – Надя, отойди маленько, – оттолкнула её, светясь добротой, Клавдия Ивановна, и они с Мотовой крепят над костром ведро с водой, на дне картошка, лук, купленная рыба.

      Наверное, и обижаться глупо? Как ей велят, села на бревно, оголённое, без коры; в нём туннели, проеденные червями, и людей они так, когда те умрут.

      Клавдия Ивановна по-матерински:

      – Надюша, нарежь хлеб.

      Да-да! Это она готова…

      Тётки на коленях перед расстеленной на земле клеёнкой, на которой много еды. Жратвы вообще полно. Щепёткина отъелась после колонии и опять равнодушна к еде, как обычно.

      – Ешь, – велит Клавдия Ивановна.

      Едят… Пьют за Первомай, за трудовые успехи.

      – За грузоподъёмность! – Крановщик Ершов пьёт торжественно, горд нелёгким трудом.

      Пьют и за Мотова (на автостанции бригадир, недавно был дальнобойщиком).

      За Маркушева и за его токарный станок.

      Электричка невидимая, но будто рядом. Ура! Ура!

      – Девки, нам не дело за них опрокидывать! Наш цех, как говорили, в передовиках! Даём продукцию на уровне мировой: не хуже корейцев, лучше китайцев. – Клавдия Ивановна за плечи обняла с одной стороны Мотову, с другой – Щепёткину. – Люда – закройщик опытный, Ершова Валентина – машинистка-скоростница, а Надежда наша, она… молодец. Пуговицы шир-пыр… А ну-ка, ответьте, мужики, на какое изделие идёт пришыв с запошивом? – юморит Клавдия Ивановна.

      – Вот кто ас! Клава! Без Клавы мы – без работы мы! Кто наш цех ведёт? Вот кто! – У Мотовой пятна по лицу цвета малины. – Вот кто! – С доброй грубостью тычет пальцем Маркушевой в грудь. – А то бы на мели к маю. За Клавдию! Материя – наш хлеб. Правильная материя! Нет материи, сколько не матерись, не пошьёшь!

      – Ой, Люда, хватит, я уж плачу, Людочка…

      – Не ты ли, Мотова, говорила: материя мраковатая? – хохотнула Валюха. – Но за Клаву выпью, хоть и тошнит. Но за Клаву! Глядите все! Я за Клавушку за нашу! Эх, плясать охота! Э-эх!

      – Айда к воде, девки! – У Мотовой и шея малиновая.

      – Айда!

      Валюха топает, горланит:

      – «Ой, снег-снежок, белая