Взрослые дети. Марк Дин

Оля ему не понравилась. Лица ее он толком не разглядел из-за шапки, лыжных очков и цветных пластырей, предохранявших от обморожения.

      «Другие нормально бегут, а эта налепила на лицо каких-то розовых штуковин», – думал он.

      Промежуточное сороковое место после первого рубежа только убедило полковника, что Оля Сан Санычу не пара. Он считал долгом донести до него свое мнение и обдумывал, как бы сделать это помягче.

      «Наверняка и готовить не умеет, постоянно в разъездах. Кто за домом, детьми следить будет?» – рассуждал Груздев про себя.

      Заскучавший Трубачев вспомнил, что по другому каналу идет старый военный фильм, который он любил еще в детстве. Слышать ему было не обязательно, он мог с точностью повторить, что говорили герои в той или иной сцене. Посмотреть это в двухсотый раз казалось интереснее, чем «терпеть лыжную тягомотину». Пусть там стреляли по мишеням, но такая стрельба только выводила генерала из себя:

      – Кто так стреляет? Ну, кто? Ребенок бы, и тот попал, – доказывал Трубачев. – В армии их бы научили, как надо стрелять.

      – Это биатлон, – пытался объяснить Груздев. – Спорт. Девушки же бегут, какая им армия?

      – Переключайте, – кивнул Груздеву Саша, пожалев голосовые связки полковника.

      Трубачев, сидевший на краю дивана, теперь откинулся на спинку, с улыбкой наблюдая, как герой черно-белого фильма снова «дает врагам прикурить».

      – Вот как надо, – восхищался генерал и глядел на Сашу, как бы говоря: «Вот тебе пример для подражания»

      – Отправляюсь спать, – шутливо доложил Саша хозяину дачи.

      – Вольно, отбой, – прозвучало в ответ.

      Было еще девять часов, но этот день стоил, пожалуй, двух, а то и трех бессонных суток.

      – Правильно сын его Верблюдом прозвал, – доносилось из кухни.

      – А ты посмотри на этого мальчика, – предлагала Трубачева. – Хорошенький. Я бы и сама его… но раз решила мигрировать… поставила цель, буду к ней идти.

      – Какой мальчик? – переспросила Пунина мать, растягивая каждое слово.

      После нескольких часов непрерывной болтовни, запиваемой яблочным вином, подруги уже медленно сползали под стол. Но когда Елизавета отправляла их спать, те бодрились:

      – Все нормально, все путем, – хором говорили они.

      Подобная сцена повторялась раз пятнадцать, пока язык Груздевой не устал. Полковничья жена считала, что для женщины спать за столом и тем более под ним неприлично, и пыталась убедить в этом двух подружек. На что услышала от Пуниной матери:

      – Это сексизм и гендерная дискриминация. Значит, мужикам типа можно, а нам нет?

      – Что хотим здесь, то и делаем, – озвучила свое видение свободы Трубачева.

      Перемыв на десятки раз кости всем известным «кобелям», женщины стали обсуждать «хорошенького мальчика».

      – Да, я его давно знаю, – заявила мать Пуни, видевшая Сашу один раз еще до армии. И принялась перечислять: – Машины нет, денег