Змеиный брод. Дарья Райнер

не о чем.

      Гром ударил совсем близко. Вита вдруг вспомнила другую грозу – из детства. Ей было семь, и молния прошила вяз за окном её спальни, расщепив ствол надвое. После этого она боялась засыпать, и пятилетний Радко не ушёл в свою комнату – остался спать у сестры в ногах. Он уже тогда заявлял, что ничего не страшится.

      Теперь ему было двадцать; ещё немного – и женится на синеглазой Юне из рода Бузины, как того хотел отец, заведёт семью. Будет укладывать по вечерам сына или дочку, говоря, чтоб не боялись темноты… В темноте не живут чудовища. И глиняные ведьмы не крадут детей, чтобы зажарить в печи.

      – Мне жаль, что вы справляетесь со всем в одиночку, – проговорил Никон в тишине, пока тучи переводили дух. – Это суровый приговор для юной женщины… Несоразмерный. У вас есть полное право презирать чужаков, сующих нос не в своё дело, но не отталкивайте брата. Я могу судить поверхностно, но мне показалось…

      – Вы не можете судить, – произнесла она отчётливо. – Вообще. Вы не один из нас. Не Карду.

      Их семья обладала огромным влиянием в Дюжине, но никто не любил дом Чертополоха искренне, без опаски. Без ожидания подвоха.

      – Законы степного захолустья могут показаться дикими, но это наши законы. В чужие храмы со своим кадилом не ходят, слыхали поговорку?.. И если уж на то пошло, я не одна, доктор.

      Он вопросительно сдвинул брови.

      – Дружу со степняками. Ни в чём не нуждаюсь. – Она выплеснула остатки кофе в миску, где мыла посуду, и накрыла полотенцем хлеб. – Когда закончится дождь, возвращайтесь к брату. И позаботьтесь об отце. Если останетесь у нас надолго, сходите в Осеннюю Библиотеку. И ещё… В конце Садовой улицы есть пруд: его легко найти, свернув у Театральной площади… Там красиво, пока цветёт горевица. Потом будет поздно.

      Она с улыбкой отметила, что вконец смутила доктора, который не ответил на резкость. Понял правоту хозяйки. Он допустил ошибку, когда сказал «мне жаль»: жалеть отшельницу не стоило. Однако такта и упрямства у Никона Ирия было поровну.

      – Я мог бы вас осмотреть, пока идёт дождь. Старые травмы иногда напоминают о себе в непогоду. – По тому, как изменилось лицо Виты, он понял, что угадал. – Если дело в стеснении, то уверяю…

      – Поверьте, не в нём.

      Она не видела ничего зазорного в том, чтобы поднять подол платья и позволить ему ощупать голень. Там, где начиналась медицина, заканчивался стыд.

      – Тогда что? Вы ещё так молоды, а этот недуг, – он кивнул на стоящую у двери трость, – отравляет вам жизнь.

      Столичный доктор был прав – почти во всём, – и это злило Виту. Никон Ирий выглядел надёжным, как каменный оплот, в то время как она привыкла к глине – изменчивой, податливой, капризной. Он казался слишком рассудительным и… хорошим, на первый взгляд. Она отвыкла так думать о людях, но сейчас другое слово не шло на ум.

      Вита знала, что за фасадом всегда скрываются тайны: пыль и позолота, сор и мишура. Иногда скелеты в тёмных чуланах – ей ли не знать? Нужно лишь изучить человека в достаточной степени, чтобы заглянуть за ширму, а для этого требовалось доверие.

      – Смотрите. – Она пожала плечами. Уронила с пятки туфлю