Змеиный брод. Дарья Райнер

и самым близким другом, которого Вита сумела обрести, потеряв семью.

      Она наложила тугую повязку, затянула узелок и обула домашние туфли. Костяная шишка под коленом продолжала расти – это стало видно невооружённым глазом, к врачу не ходи.

      Но она всё же сходит.

      Дед Алтана, старый Номи́н, среди левобережных слыл эсэмом, «режущим душу» – хирургом и костоправом, принявшим долг по наследству, после смерти отца. Степняки не признавали городскую медицину. У них были свои эдгээчи – лекари, целители, проводники между телом и духом. Сведущих травников называли ургэмами – «поящими душу» – и почитали гораздо сильнее эсэмов.

      Вита даже в детстве не могла понять, почему они, дети Двенадцати Ветвей с правого берега, не могут учиться у степных мудрецов. Да, они по праву рождения ограничены одной силой, принадлежащей роду, но это не мешает узнать больше – не отворачиваться от того, что чуждо, а попытаться понять…

      Над степью, пока ещё вполголоса, заворчал гром.

      – Ты тоже в предвкушении? – усмехнулась Вита, когда Кусака прихватил зубами подол платья. Стоило хозяйке встать и загреметь посудой, как он принялся кругами слоняться по кухне, будто живой пёс, ждущий, когда его покормят. – Дождь будет сильным.

      Кусака мотнул черепом и лёг у двери, нервно постукивая обрубком хвоста по полу. В дурную погоду он оставался дома: глина, скрепляющая позвонки и суставы, могла стать рыхлой, несмотря на то, что Вита покрывала её маслом – для надёжности и чтобы не стеснять движения даэва, который вёл себя как резвый щенок. Кончик хвоста он уже потерял; искали вместе с зорким Алтаном – не нашли.

      – Ничего, посидим дома.

      Она согрела воду на огне и засыпала листья мяты в кружку. Добавила цветок календулы. Нарезала тонкими ломтями хлеб, думая, что забот на сегодня хватит и без прогулок.

      В тёмном прохладном чулане за ширмой ждало тело. Крепкий парень лет двадцати, загорелый за месяцы работы под солнцем, с красивым бронзовым оттенком волос и струпьями мозолей на ладонях. Эпистрофей¹ был сломан: скорее всего, при падении с насыпи бедняга ударился о камень затылком и умер почти мгновенно.

      Вита не знала его имени. Лишь то, что он – один из рабочих, кладущих боковую ветку железной дороги, уходящую на север от городской станции. Западный путь вёл в столицу: туда она ездила ещё ребёнком, десять лет назад, и не любила о том вспоминать.

      Алтан с верным другом Саяном принесли рабочего вчера – в густых сумерках, когда мимо домика Виты прогрохотал поезд. Состав прибывал два раза в неделю; от его хода дрожала земля, и Кусака беспокойно задирал морду к потолку. Выть он не мог и только клацал зубами, постукивая лапой, пока Вита не успокаивала его, гладя по носовой кости.

      Она нашла четвероногого сторожа прошлой осенью – недалеко от станции, за зерновым складом. Тазовые кости пса были раздроблены. Должно быть, полз от рельсов на передних лапах; багряный след высох и затерялся в траве. Пока Алтан прятал останки в мешок, ругаясь на чём свет стоит, Вита собирала осколки.

      Она билась над Кусакой несколько дней, почти забыв про еду и сон. Сначала работая с податливой глиной, затем проводя