Обряд. Валентина Назарова

учуявший чужака. Он выбегает из комнаты, почти сваливается с лестницы и оказывается у входной двери. Полено исчезло, она закрыта накрепко, он ломится в нее и стучится, чувствуя, как в висках барабанит сердце. Внезапно дверь просто распахивается, как будто ее кто-то держал, а потом отпустил. Снаружи стоит мужик в шапке. Черная фигура в свете звезд. В эту секунду Мишаня уже знает, что это Васька Финн, что они разыграли его, прикололись над ним, как над дебилом, развели, но он не может сдержать крика. Он орет что есть мочи, ревет как зверь на всю улицу, так что в черных пустых домах звенят уцелевшие окна, а потом бьет Ваську кулаками в грудь со всей силы – тот отбрасывает его на землю, и у Мишани тут же на глаза наворачиваются слезы.

      – Васек, ты кретин, конечно, – шипит сквозь зубы Саня. – Мелкий, ну ты чего? Пошутили ж мы!

      – Да какой он мелкий? Выше тебя и драться еще лезет, – усмехается Васька.

      Мишаня только всхлипывает, сжавшись в комок. Все теперь, опозорился. Трус.

      – Ну вставай. – Васька протягивает ему руку. – Вставай, пошли налью.

      Мишаня поднимает на него глаза: сквозь размазанные слезы все плывет, и ему кажется, что небо над Васькиной головой, будто река, переливается зеленым и серебристым.

      Не дождавшись ответа, Васька подхватывает его под руку и резко поднимает на ноги.

      – Ты дрыщ такой, Миха. – Он цокает языком, пока Мишаня отряхивает с себя грязь. – Приходи на турник после школы, покажу, как качать бицуху.

      – Угу.

      – А чего разревелся-то?

      – Да… я не ревел, – Мишаня смотрит то на него, то на Саню. Нельзя сказать, что ему больно, нельзя признаваться.

      – Оставь его, Санек, у него ж брат умер. – Васька стаскивает с головы меховую шапку.

      – А че это у тебя за шапка? – тут же переводит на него глаза Санек.

      – Да на заборе висела.

      – Дурак ты, – цыкает на него Саня, – это деда этого шибанутого шапка, наверное.

      – И че? В меня теперь вселится дух его? – Васька сплевывает на землю. – Бухать пошли, а то мошки зажрали. В доме-то как? Не нагажено?

      – Нет. Только… надписи на стенах.

      – Ха, ну это ничего! Тут мы и сами добавить можем художеств!

* * *

      Когда Мишаня заходит в избу старика в компании старших ребят, она кажется ему абсолютно другим местом – обычной заброшенкой с черепками посуды на полу и поломанной и растасканной селянами на костры мебелью. И как он не заметил этого, когда заходил? Даже лежанка собаки кажется простой грязной тряпкой на полу.

      Впрочем, знаки на стене остались прежними.

      – Треугольник с кружком, – многозначительно произносит Васька и заваливается на тахту. – Че это значит-то вообще?

      – Ты в курсе, что на этой хреновине дед, скорее всего, и откинулся? – цедит Саня, щелкая колечком на банке с «Морсберри».

      – Че, правда? – Васька вскакивает, сбивая с боков пыль. – Прикол.

      Он поднимает покрывало и рассматривает ветхую, но чистую