Русский бунт. Начало. Алексей Вязовский

прошлом… – я налил вдове красного вина из бутылки. И сразу почувствовал себя распоследней сволочью. Казачкам пить запретил, а сам употребляю. – Мы же договорились начать с чистого листа.

      Татьяна опять раскраснелась. Но теперь по другой причине – вино ударило ей в голову. Выглядела она при этом чудесно. Даже траурное черное платье ее не портило. Я залюбовался девушкой. Но мое любование долго не продлилось. Раздается стук в дверь, смущенный Иван просовывает голову.

      – Царь-батюшка, Овчинников с Твороговым приехали!

      Я закрыл глаза, протер руками лицо. Устал. А ведь так нужны силы. Сейчас я должен сдать свой главный экзамен Хранителя. Ведь именно Андрей Афанасьевич Овчинников был правой рукой Пугачева. Его дети собрали прах казненного Праотца и заложили святилище у станицы Зимовейской. Сам Андрей Афанасьевич погиб в битве на степном берегу Волги и дожить до крушения дела всей своей жизни не успел. А может, оно и к лучшему – так бы без сомнений его казнили на Красной площади вместе с Чикой-Зарубиным, Шигаевым, Подуровым и другими казацкими полковниками и генералами. Слишком уж он был активным и уважаемым членом восстания.

      – Зови к столу. Сначала Овчинникова. Перемолвиться мне с ним надо, – я приглашающе машу рукой. Харлова, поколебавшись, встает.

      – Петр Федорович, мы сыты, пойдем.

      Дергает за руку Коленьку. Я внимательно на нее смотрю, но не препятствую. Доверия ей пока нет. Казаки убили мужа, саму чуть не изнасиловали. После такого она еще хорошо держится.

      – Приборы для твоих друзей пришлю с Иваном? – вдова вопросительно на меня смотрит.

      – Будь любезна. Благодарю за обед.

      Брат с сестрой уходят, сталкиваясь в дверях с мощным, мускулистым брюнетом лет тридцати. Одет в простой казацкий чекмень, шаровары. За поясом аж две сабли. Обоерукий боец? Ни отец, ни дед ничего про это не рассказывали. Двигается стремительно, легко. Такие же голубые глаза, как у Татьяны, смотрят с прищуром, весело. Казак ищет красный угол, не находит.

      – Вот нехристи-лютеране! – Овчинников легко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. – Даже перекреститься некуда. Мое почтение, Татьяна Григорьевна!

      Овчинников стаскивает шапку, изображает легкий поклон. Харлова меняется в лице, не отвечая, подталкивает брата к двери. Уходит.

      – Эх, все никак не простит. Мужа-то ее я ухайдакал на валу форта. Крепкий был вой!

      Я встаю, подхожу ближе. Овчинников, ничуть не смущаясь, распахивает объятия.

      – Петр Федорович, надежда ты наша! Все казачество тебе в ножки кланяется. Это же надо! Пока я в Бердской слободе прохлаждался, ты Оренбург на саблю взял. Вот же визгу скоро будет в Питере!

      – Саблю вообще из ножен не доставал… – я улыбаюсь, мы обнимаемся. От атамана пахнет порохом, табаком, лошадиным потом…

      – Да, да, в баньку бы надо… – вздыхает Андрей Афанасьевич, уловив что-то в моем лице. – Щичаз закончим делишки наши, попаримся.

      – Наши делишки только начинаются, – я тяжело вздыхаю. – Садись за стол, наливай вино. Из погребов самого губернатора.

      – Все