Меридон. Филиппа Грегори

которой виднелась чистейшая полотняная нижняя юбка.

      Па утром поплатился за свое пьянство, но Займа поплатилась еще хуже. Он увидел позолоченное ожерелье и потребовал деньги, которые ей заплатили. Она клялась, что у нее был всего один мужчина и заплатили ей только шиллинг, но па ей не поверил и стал ее избивать ее же башмаком. Мы с Дэнди поспешно спрятались под колесами фургона, от греха подальше. Дэнди задержалась взять младенца, чтобы спрятать его в безопасном месте с нами, и получила за труды затрещину. Дэнди жалела бедняжку, все время боялась, что Займа в гневе швырнет ребенком в па.

      Мы сидели под фургоном, слушая ругань и грохот бьющейся посуды у нас над головами, когда я заметила, что Роберт Гауер вышел на крыльцо своего фургона с чашкой чая в руке и трубкой во рту.

      Он кивнул нам, здороваясь, словно не слышал ударов и крика из нашего фургона, и сел на солнышке, попыхивая трубкой. Джек вышел и уселся рядом с отцом, но мы обе остались в укрытии. Если па все еще злился, он не мог бы нас достать под фургоном, разве что потыкал бы в нас рукоятью кнута. Мы ставили на то, что он не станет нагибаться, пока в голове у него все еще гудит пиво. Наверху стало тише, хотя Займа начала громко всхлипывать. Потом она замолчала. Мы с Дэнди сидели тихо, не зная, миновала ли буря, но Роберт Гауер подошел к нашему фургону и позвал: «Джо Кокс?» – остановившись в трех шагах от оглоблей.

      Па вышел, мы почувствовали, как качнулся над нашими головами фургон, и я представила, как па трет заплывшие глаза и щурится от света.

      – Опять ты, – безучастно сказал он. – Я думал, тебе не нужен мой прекрасный гунтер.

      Он зевнул и сплюнул в сторону от фургона.

      – Хочешь купить нашего миленького пони? Он бы неплохо смотрелся в твоем представлении. Да и гунтер пока еще продается.

      Прекрасный гунтер по-прежнему лежал, и мне все больше казалось, что он не встанет. Па его не видел, он смотрел в лицо Роберту Гауеру.

      – Пони меня бы заинтересовал, если сможешь его объездить к концу недели, – сказал Роберт Гауер. – Я смотрел, как твоя девчонка с ним работает. Сомневаюсь, что она справится.

      Па снова сплюнул.

      – Ленивое отродье, – пренебрежительно сказал он. – И она, и сестрица ее никудышная. Даже не родня мне, а сидят на моей шее.

      Он повысил голос.

      – А жена у меня шлюха и воровка! – сказал он громче. – Навязала мне свою чертову девчонку-ублюдка.

      Роберт Гауер кивнул. Рукава его белой рубашки колыхались в чистом утреннем воздухе.

      – Многовато ртов тебе приходится кормить, – с сочувствием сказал он. – Никто не сможет содержать семью в пять человек и иметь хороший доход.

      Па тяжело сел на ступеньку фургона.

      – Чистая правда, – сказал он. – Две никчемные девчонки, никчемная шлюха и никчемный младенец.

      – А чего не отправишь их работать? – предложил Роберт. – Девушки всегда найдут, чем себя прокормить.

      – Как только смогу, – заверил па. – Я нигде не задерживался достаточно долго,