Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

и людские голоса, и кадры плывут, как в кино, но музыка не стихает. Она всегда со мной.

      «Еще пару недель назад ты была несчастна, – думал Равич, – и меня вообще не знала. Какое легкое счастье!» Он выпил свою рюмку.

      – И часто ты бывала счастлива? – спросил он.

      – Да нет. Не часто.

      – Но иногда. Когда в последний раз у тебя в голове был серебристый звон?

      – Зачем ты спрашиваешь?

      – Да так просто. Лишь бы спросить.

      – Забыла. И вспоминать не хочу. Это было по-другому.

      – Это всегда по-другому.

      Она ему улыбнулась. Лицо светлое и открытое, как цветок с редкими лепестками, ничего не желающими скрывать.

      – Два года назад, – сказала она. – Это было недолго. В Милане.

      – Ты жила тогда одна?

      – Нет. Кое с кем другим. Он очень переживал, ревновал меня жутко, а понять не мог.

      – Еще бы.

      – Ты бы понял. А он… ужасные сцены закатывал. – Она устроилась поудобнее: стащила с софы подушку, подсунула себе за спину и прислонилась к софе. – Как же он ругался! Потаскухой меня обзывал, тварью неблагодарной, изменщицей. Только все это неправда. Я была ему верна, пока любила. Он никак не мог понять, что я его больше не люблю.

      – Этого никто никогда понять не может.

      – Ну нет, ты бы понял. Но тебя я всегда любить буду. Ты другой совсем, и у нас с тобой все по-другому. Он даже убить меня хотел. – Она рассмеялась. – Все они такие: чуть что, сразу убить. Месяца через два и тот, другой, тоже прикончить меня собрался. Но они только грозятся. А вот ты никогда меня убить не захочешь.

      – Разве что кальвадосом, – серьезно сказал Равич. – Дай-ка мне бутылку. Слава богу, хоть человеческий разговор пошел. А то уж я было порядком струхнул.

      – Из-за того, что я тебя люблю?

      – Умоляю, только не начинай снова-здорово. Это все равно что выход на природу в кринолинах и париках. Мы вместе, а уж надолго или нет – кто его знает? Мы вместе – этого достаточно. А весь этот этикет – к чему он нам?

      – Надолго или нет – мне это не нравится. Но все это только слова. Ты меня не бросишь. Хотя и это только слова, и ты это знаешь.

      – Конечно. А тебя бросал любимый человек?

      – Да. – Она подняла на него глаза. – Кто-то из двоих всегда бросает. Иногда другой успевает раньше.

      – И что же ты делала?

      – Да все! – Она выхватила рюмку из его руки и допила остаток. – Все! Только все без толку. Я была такая несчастная – мерзость просто.

      – И долго?

      – Неделю.

      – Это недолго.

      – Если ты по-настоящему несчастлив, это целая вечность. А я была настолько переполнена горем, что через неделю меня просто не хватило. Несчастливы были мои волосы, моя кожа, моя постель, даже моя одежда. Я была до того полна несчастьем, что всего остального для меня просто не существовало. А когда остального для тебя нет, горе мало-помалу перестает казаться горем – тебе его не с чем сравнивать. И остается лишь опустошенность. Ну и тогда все кончается. И начинаешь понемногу снова жить.

      Она