Не смотри на Дракона. Софья Ковыль

поперек двух кресел Вана:

      – Вставай давай, ну…

      ***

      В ту ночь она заснула спокойно, чувствуя незримое, умиротворяющее присутствие Вана рядом с собой, на другом крае широкой кровати. Ей снился котлован.

      Вода в нем была холодной-холодной – Куннэй шла медленно, отрывая ноги от илистого скользкого дна. Ил поднимался клубами, вода мутнела…

      – Да чего ты, тепло же! – прокричал брат, подплыл ближе, разбрызгивая воду по-подростковому длинными руками.

      – Хо-олодно! Смотли, мулашки, – чуть не плача протянула она, вытянула пухлые в гусиной коже руки. – Я лучше на белег…

      – Ой, ну чего ты такая трусиха! Вот, попробуй, какая теплая…

      – Ай, не надо, не надо!

      Но поздно: в нее фонтаном полетели брызги воды – он зачерпывал ее обеими руками, кидал, она рассыпалась, падала на кожу Куннэй. Она зажмурилась и села, по шею спрятавшись в воде.

      – Дул-лак! Дулак ты, я все бабе ласскажу!

      Она нырнула – пузырями вздулись и опали в мутной воде черные хвостики волос – и, оттолкнувшись от дна, она неуклюже, по-собачьи поплыла вдоль берега темневшего, рябью отражавшего голубое небо и вершины елей котлована.

      – Зато уже не холодно, а? – прокричал брат так, что проскочили писклявые нотки.

      Куннэй обернулась, посмотрела обиженно:

      – И все лавно дулак! Все лавно бабе ласскажу.

      – Ну-ну, рассказывай. Только глубоко не заплывай.

      Куннэй ударила маленькой ладошкой по воде и поплыла подальше от брата. Вместе с кровью ее сердце качало жгучая детская обида, и потому она совсем не уставала – плыла и плыла, все дальше и дальше в темной воде. Уже не смотрела за берегом, вздрагивала, когда ее ног касались водоросли, но не оборачивалась и плыла, плыла…

      Наконец, вокруг нее сомкнулась мертвая, густая тишина. Котлован плотно обступал лес, так что не видно было неба между ветвей. Не проступало солнце. Она остановилась и не достала ногами до дна. Прокрутила воду еще раз, на маленькую смуглую ногу налип холодный лист – и ее захлестнула паника, в ушах оглушительно, до боли забилась кровь, рот исказился судорогой: кричать, кричать!

      …но не кричала. Тишина была вязкой, густой, гулкой во все стороны воды и незнакомого леса у ее берегов – такую тишину не порвать. Куннэй знала, чувствовала. И вдруг ветер зашумел в кронах, шелест отразился в воде, сложился в слова:

      Сир анныгар, кыыс, эн дьыл-лҕаҥ, дьылҕаҥ-эриэн үөн, эриэн-н-н үөн күүтэр…

      [Тебя ждут под землей, девочка, ждет твоя судьба, судьба-змея, змея…]

      И вдруг она поняла: там, на берегу, среди темных елей на нее кто-то смотрит. Куннэй замотала головой: нет, нет! – а ветер перешел в шипение, она зажала уши, и отражавшее в котловане небо сомкнулось над ее головой. Куннэй в панике вдохнула полной грудью, зажмурилась, молясь, где-то далеко-далеко в сознании молясь о том, чтобы проснуться.

      …воздух был чистый. Легкий-легкий. Выдохнула, снова вдохнула. И теплое солнце алело сквозь закрытые веки, и кожу обнимала по-летнему сухая трава.

      – А?

      Она