Демоническая женщина. Надежда Тэффи

быть… она полюбила меня…

      – Тайна!

      Концерт

      Начинающий поэт Николай Котомко сильно волновался: первый раз в жизни он был приглашен участвовать в благотворительном концерте. Дело, положим, не обошлось без протекции: концерт устраивало общество охранения аптекарских учеников от никотина, а Котомко жил в комнате у вдовы Марухиной, хорошо знавшей двух помощников провизора.

      Словом, были нажаты какие-то пружины, дернуты соответствующие нити, и вот юный, только что приехавший из провинции Котомко получил возможность показать столичной публике свое задумчивое лицо.

      Пришедший приглашать его мрачный бородач нагнал страху немало.

      – Концерт у нас будет, понимаете ли, блестящий. Выдающиеся таланты частных театров и пять – три звездочек. Понимаете, что это значит? Надеюсь, и вы нам окажете честь, тем более что и цель такая симпатичная!

      Котомко обещал оказать честь и вплоть до концерта – ровно три недели – не знал себе покоя. Целые дни стоял он перед зеркалом, декламируя свои стихотворения. Охрип, похудел и почернел. По ночам спал плохо. Снилось, что стоит на эстраде, а стихи забыл, и будто публика кричит: «Бейте его, длинноносого!»

      Просыпался в холодном поту, зажигал лампочку и снова зубрил.

      Бородач заехал еще раз и сказал, что полиция разрешила Котомко прочесть два стихотворения:

      Когда, весь погружаясь в мечтанья,

      Юный корпус склоню я к тебе…

      И второе:

      Скажи, зачем с подобною тоскою,

      С болезнью я гляжу порою на тебя…

      Бородач обещал прислать карету, благодарил и просил не обмануть.

      – А пуб-блики м-много будет? – заикаясь, прошептал Котомко.

      – Почти все билеты распроданы.

      В день концерта бледный и ослабевший поэт, чтобы как-нибудь не опоздать, с утра завился у парикмахера и съел два десятка сырых яиц, чтобы лучше звучал голос.

      Вдова Марухина, особа бывалая, понимавшая кое-что в концертах, часто заглядывала к нему в комнату и давала советы:

      – Часы не надели?

      – У меня н-нет часов! – стучал зубами Котомко.

      – И не надо! Часов никогда артисты к концерту не надевают. Публика начнет вас качать, часы выскочат и разобьются. Руки напудрили? Непременно надо. У меня жила одна артистка, так она даже плечи пудрила. Вам, пожалуй, плечи-то и не надо. Не видно под сюртуком. А впрочем, если хотите, я вам дам пудры. С удовольствием. И вот еще совет: непременно улыбайтесь! Иначе публика очень скверно вас примет! Уж вот увидите!

      Котомко слушал и холодел.

      В пять часов, уже совершенно одетый, он сидел, растопыря напудренные руки, и шептал дрожащими губами:

      Скажи, зачем с подобною тоскою…

      В голове у него было пусто, в ушах звенело, в сердце тошнило.

      «Зачем я все это затеял! – тосковал он. – Жил покойно… «с болезнью я гляжу»… жил покойно… нет, непременно подавай сюда славу… «с болезнью я порой»… Вот тебе и слава! «Юный корпус склоню я»… Опять не оттуда…»

      Ждать