Соперник Цезаря. Марианна Владимировна Алферова

кабатчика.

      Луций Сергий уселся напротив Клодия. Руки его двигались по столу непрерывно, будто он вязал невидимые узлы.

      – Луций, оставь его. Он нам не помешает, – сказал Цетег.

      – Э, нет. Или, кто-то думает, я мог забыть, что Красавчик был обвинителем на моем процессе. Он – меня – обвинял.

      – Тебя оправдали, – напомнил Клодий.

      – Не твоими стараниями, любимчик Цицерона!

      – Что ты имеешь против консула Цицерона?

      – Что я имею против Цицерона?! Вздумал шута разыгрывать? Консул Цицерон провалил меня на выборах. Он представил дело так, будто выбери меня народ – и Риму конец. Он клялся, что я опаснее чумы и Ганнибала, вместе взятых.

      – Цицерон – прекрасный оратор, – поддакнул Клодий.

      – Кучка мерзавцев захватила власть в Республике. Все остальные, патриции и плебеи, стали чернью, зависящей от их высокомерия. Тебе такое положение нравится, как я посмотрю.

      «Кучка мерзавцев – это сенат и, прежде всего, оптиматы,[27] которых так любит Цицерон», – уточнил про себя Клодий высказывание Катилины.

      – Высшая власть принадлежит народу, – сказал он вслух.

      – Народ! О боги, ты сказал «народ»?! Какой народ? Республика давно уже не прежняя. Рим похож на шлюху, которую посещают все похотливые козлы по очереди – были бы деньжата.

      – Но все равно это самая желанная красавица в мире, – перебил Клодий.

      Катилина тут же подхватил:

      – Женщину надо держать под опекой, даже если в душе она – волчица. Тот, кто этого не видит, – дурак и слепец. О чем только думают эти идиоты? О чем? – Он схватил Клодия за плечо и тряхнул, как будто тот должен был отвечать за всех сенаторов, вместе взятых. – Ответ прост: лишь бы сохранить свою власть, свое богатство, свое положение. Любой намек на перемены приводит их в бешенство, и они вопят: «Рим гибнет!» – Катилина смотрел куда-то поверх головы Клодия – сквозь настоящее, в дальнюю даль, во тьму. – Они придавили своими толстыми задницами Республику. Остальным ни вздохнуть, ни двинуться. На что же надеются оптиматы? Что наш римский бездельный люд, который разучился работать и просиживает целыми днями в кабаках, и дальше будет так сидеть? Что провинции год за годом будут сносить бессовестные поборы? А послы соседних народов будут смотреть на жирные рожи наших сенаторов и восторгаться величием Рима?

      – Что ты хочешь сделать? – спросил Клодий, хотя и так уже понял, на что намекает собеседник.

      – Огромное тело фактически лишено головы. Я готов дать ему новую голову. Свою.

      Вдруг представилось Клодию, что голова Катилины с длинными черными волосами, с холеной бородкой венчает огромное тело Республики – столь огромное, что даже богам не окинуть его взглядом: от Геркулесовых столбов и Испанских владений на Западе до Ливийских песков и Понтийского царства – на Востоке. И это странное видение уродливого кентавра вызвало на губах Клодия невольную улыбку.

      – Хочу, чтобы ты был на моей стороне, Публий.

      – Я уже почти твой друг. –

27

Оптиматы – аристократическая «партия» в Риме. Деление политической римской элиты на оптиматов и популяров-демократов довольно условное. Оптиматы – богатые, консерваторы, «лучшие» – так можно определить эту часть общества и их сторонников в сенате.