Жалкая жизнь журналиста Журова. Алексей Евсеев

как ей показалось, выдохнул с облегчением и без лишних расспросов загремел засовами.

      Сразу после защиты диплома в Ленинград прилетел Журов-старший и, как давно завелось, игнорируя гостеприимство Марго, остановился в «Европейской», куда и пригласил сына поужинать. Заодно и поболтать о том о сем.

      Пили водку, закусывали черной икрой и груздями. Буквально все посетители, кроме иностранцев, разумеется, с любопытством, прямо или украдкой, рассматривали известного телеведущего. Анатолий Александрович привык к вниманию и по давно выработанной привычке на людях не расслаблялся – шибко на стуле не разваливался, узел галстука не распускал, ел правильно и аккуратно. В то время как его сын был излишне вальяжен и чуть ли не лежал. Когда что-то можно было взять руками, брал, игнорируя нож и вилку; единственное, чего не делал, так это не ел водку стаканами. Напиваться сегодня в планы не входило. Дураку ясно, зачем примчался отец. Журов, внимая Витиным уговорам, решил-таки родителя выслушать. Хотя язык чесался с порога ошарашить того известием, что он женится на француженке и уезжает в Париж. Пора и ему мир посмотреть. Интересно, что ответил бы на это Журов-старший, ведь сейчас-то «товарищи оттуда» его не предупредили, профукали. Куда смотрели два с половиной года, раздолбаи!?

      Журов-старший замечаний сыну не делал, оставался безучастным к нарочитой демонстрации плохих манер, только посмеивался, ел и пил с отменным удовольствием, был легок, остроумен и во всех отношениях приятен. Не придраться! Лишь когда принесли кофе, он приступил ко второй, главной части намеченного плана:

      – Должен сказать тебе, сын, мне присылали некоторые твои работы… и я дал кое-что посмотреть, – тут он перечислил ряд имен и фамилий главных редакторов московских и ленинградских газет, известных на всю страну журналистов и даже упомянул одного писателя-классика. – Не только я, но и все они уверены, что у тебя серьезные способности, – слова отца лились бальзамом на душу. Вот оно! Он и сам подозревал в себе талант, верил.

      – Признаюсь, для меня это полная неожиданность. Очень приятная. Не ждал от тебя, думал, что судьба наградила меня сыном-разгильдяем. Так вот. Уж коли ты прописан в Ленинграде и, как я предполагаю, планируешь начинать свою карьеру именно здесь… мне это приятно, все-таки родной для меня город… – Журов хотел на этом месте вставить с максимально возможной желчью, что родной отец вряд ли собирается прописывать сына обратно в Москву, в квартиру с молодой женой. Так что их планы и интересы по части Ленинграда совпадают, но, удивительное дело, от ехидства воздержался.

      – Мы тут с друзьями посовещались и подумали, что тебе есть смысл начать работать не в городской газете, а в многотиражке. В «Кировце», – на этом известии Журов очнулся от сладких грез. Что за бред! Какая, на фиг, многотиражка! Это же орган Кировского завода – кроме танков и тракторов, о чем там писать?! Ишь чего удумал – заасфальтировать единственного сына в вонючую многотиражку. Он открыл уже было рот, чтобы сообщить