Хмель. Алексей Черкасов

Лопарев.

      Филарет не оробел и ответил с достоинством:

      – Яко сына, сиречь того – еретика и нечестивца. Тако же, барин.

      – Что ж вы притворились? И милость оказали, и курицу убили в пост, и прятали под телегой? По нашей вере так: «Алчущего – накорми, жаждущего – напои!..»

      Филарет прищурился:

      – Свинью поганую, какая рылом навоз роет, такоже хвально кормят: и в пост, и в мясоед, а потом на потребу тела пускают. Ведаешь ли то, барин чистенький?

      Лопарев ответил со злостью:

      – Теперь ведаю. Испытал и милость вашу, и доброхотство.

      – Спытал, гришь? – Филарет поднялся с лежанки и, потрясая кулаком, заговорил: – Когда твой дед православный мово батюшку, холопа, да руками холопов батогами насмерть забил за едное слово, я такоже спытал и милость вашу барскую, и доброхотство ваше дворянское!

      Сколько же горькой и жестокой правды было в ответе старца, что не обойти ее, не перешагнуть словоблудием!

      «От барской крепости только и могла народиться вот такая Филаретова крепость, – невольно подумал Лопарев. – Где же правда-истина? Как ее утвердить на Руси, чтоб люди навсегда позабыли и про крепость барскую, и про ненависть Филаретову? И наступила бы жизнь вольная да радостная!»

      И с тем Лопарев и ушел от старца…

V

      «Боже, Боже! На кого Ты меня покинул?» – молился Филарет, отбивая поклоны, как вдруг на улице послышались голоса посконников, охраняющих избу. Филарет насторожил ухо и открыл рот – так слышнее.

      – Какая епитимья?! За што?! – узнал Филарет голос Мокея.

      Лука подскочил на лежанке, да к двери. Перекладина на месте, но удержит ли?

      – Ври, посконник! Убью! Сей момент! – гаркнул голос Мокея, и Филарет притопнул:

      – Тако, тако, сын мой! Убивай гадов ползучих! Убивай!

      Голоса, голоса, но чужие, и слов не разобрать. И все стихло.

      Раздался стук в дверь.

      – Хто там? – окликнул Лука.

      – Запрись покрепше, Лука, – раздалось в ответ. – Мокей возвернулся с Енисея.

      – Осподи, помилуй! – оробел Лука, крестясь.

      Филарет воспрял. Ого! Мокей явился. Сын многолюбимый, сладостный, желанный. Богатырь-славушка.

      – Как теперь запоешь, верижник окаянный? Погляжу-ко.

      Трусоватый Лука не стал ждать, когда в избу вломится Мокей Филаретыч да «пропишет его в книгу животну под номером будущего века». Поспешно вынул из скоб перекладину – и был таков!

      – Ага! Ага! Припекло нечестивца, – радовался Филарет, будто воскрес из мертвых. Теперь-то он покажет себя. Небу над Ишимом жарко будет. И Калистрата – на огонь, и всех проклятущих изменников-апостолов. «Ужотко покажу праведникам сладчайшим, как на хворосте жариться. Ох, кабы лес тут был красный, как на Каме! Учудил бы огневище!» И тут же передумал. К чему огонь? Не слишком ли почтенной будет смерть на огне для апостолов-отступников, тем паче для Калистрата с Юсковым? «Не огнем – щипцами терзать