Хмель. Алексей Черкасов

мужики! Филаретушка лазутчика подсылал, а мы-то, Господи прости, языки распустили. Особливо ты, Третьяк!

      Третьяк ухватился за бороду:

      – Какого лазутчика?

      Данило ехидно проверещал:

      – А барин-то? Пустынник-то?

      – Дык барин же! Каторжный.

      – Хе-хе-хе! Барин! А ведаешь ли, откель у него пачпорт пустынника?

      И тут Третьяк признался:

      – Тот пачпорт Ефимия дала. У меня хоронила. Во как. И в роще у него была, и сговор поимела. Токмо нишкни! Оборони Бог!

      Данило от такой неожиданности чуть не упал.

      – Дык, дык как же, а? Пачпорт твой, стал-быть?

      Третьяк пояснил, что пачпорт Ефимия получила от Амвросия Лексинского, передала ему на сохранение и вот отдала Лопареву.

      – Господи прости! Тогда сила на нашей стороне, – обрадовался Данило. – И Калистратушка не отторгнет нас, и Лопарев. Общинников подбить еще, и Филаретушку свалить можно.

      Микула слушал разговоры Третьяка с Данилой, сопел в бороду, а тут не выдержал:

      – Эко! Умыслили. На месте Филарета пять Филаретов будет али пятьдесят. Сколь верижников-то? Калистратушка! От такого апостола упаси Бог. От одного взгляда Ларивона или Мокея у Калистрата в штанах мокро. И барин тоже. Один глаз – в Рязань, другой – в Казань. Не примет он ни веры нашей, ни крепости.

      – Чуждый, чуждый, – поддакнул Данило.

      – А верижник Лука? – напомнил Третьяк.

      И в самом деле, есть еще, кроме апостола Калистрата, верижник Лука, тайно проживающий со вдовой Пелагеей. Лука терпеть не может старца Филарета.

      Данило пожурил:

      – От Луки – ни потрохов ни муки. Солома одна.

      Притихли. Задумались.

      В избе стало темно, но огня не зажгли. По очереди глядели в оконце.

      Послали Семена лазутчиком к избе Филаретовой, и тот вернулся вскоре, сообщил:

      – Ефимию пытают. Голос слышал.

      Онемели.

      – К избе не мог подползти – верижники залегли: ноги в ноги, голова в голову, и все с ружьями и с рогатинами.

      Третьяк схватился за бороду:

      – Знать, жди – нагрянут. На сонных, зело борзо. Огнем пожгут, собаки.

      Данило схватил подушку и закрыл единственное оконце. Третьяк засветил сальник. Семена послали за своими мужиками.

      – Да гляди, чтоб тихо было.

      – Ладно! – И Семен ушел.

      – Беда, беда, – стонал Данило. – Надо бы послать человека в город, власти призвать на помощь. Казаков али жандармов. Открыть про убийства, какие учинили верижники. Спасение будет.

      – Каторга будет, батюшка Данило, – прогудел Микула. – Всем каторга: Филарет никого не помилует.

      – И мне будет виселица, – вздохнул Третьяк.

      Куда денешься – сами беглые, каторжники! А Третьяк приговорен к смертной казни через повешение еще в 1813 году!..

VIII

      Костыли в стене – железные, веревки – пеньковые, не порвешь, и кляп рушником притянут.