Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится. Александр Гоноровский

Смерти Аглая Андреевна опустила глаза.

      – Ступай и надейся, – сказала Смерть и пошла дальше сквозь толпу.

      Сани скользили по переулку. Бошняк дремал. Ему снилось, что сани везут его домой по заснеженному городу.

      Извозчик натянул поводья. Лошади стали. Бошняк протёр глаза.

      Впереди, перегородив узкую, накатанную повозками колею, сцепились подводы. Рядом, по раскисшему снегу, молотя друг друга и покряхтывая от ударов, катались два мужика. Извозчик поднял ворот тулупа, приготовился ждать:

      – Сурьёзно взялись.

      Над ухом вздохнула лошадь. Бошняк оглянулся. Его повозку подперли сани, запряжённые тройкой хороших коней. Поводья держал лохматый и огромный, как медведь, возница.

      – Скоро там?! – крикнул.

      – Мы щас! – в ответ крикнул первый мужик и наградил товарища ударом в бок.

      – Мы вот! Душу… ещё… не… отвели… – кричал второй, лягая обидчика в ответ.

      Бошняк сунул извозчику монету:

      – Быстрее дойду, братец.

      Выбрался из саней и зашагал по снегу в переулок. Болела голова, хотелось спать.

      Переулок был глух. Сюда не проникали иллюминация и звуки с проспекта, живущего праздником. Казалось, что здесь вообще никогда не было людей. В одном из окон шевельнулась штора и кто-то невидимый стал смотреть на поднимающуюся луну.

      Впереди в фонаре трепыхался язычок огня. Снег был залит помоями. Бошняк вдруг понял, что заблудился. Ему пришла мысль, что за то время, что он живёт здесь, можно было бы основательнее узнать Петербург.

      Он собрался было повернуть назад, чтобы спросить дорогу, но тут услыхал, как за спиной чавкает снег под чьими-то большими подошвами. Переулок кончался глухой стеной. Дверь чёрного хода была заперта. Из открытого тёмного окна на втором этаже валил пар, но оно было слишком высоко. На глаза попалась прислонённая к стене метла с надломленным древком. Бошняк схватил её, отшиб болтающийся веник. Из снежного тумана выступила фигура возницы в овчинном тулупе. Бошняк разглядел чёрную повязку на лбу, тяжёлый взгляд. В руке блестело широкое лезвие.

      – Позвольте, сударь, я вам глаза вырежу, – сказал возница.

      Бошняк выставил вперёд руку с острой и длинной щепой.

      Возница присвистнул:

      – Шпажка-то у тебя с гнильцой.

      Он взялся за древко и отломил половину. Крепкая рука сгребла Бошняка за ворот, швырнула о стену. Зазвенели упавшие с крыши сосульки. Повязка на лбу возницы задралась, обнажив чёрную метину пулевой раны. Вдавив Бошняка в стену, возница приблизил к нему тёмное лицо. Запахло больницей.

      – Иуда, – просто сказал он, будто нашёл в лесу гриб.

      Холодное лезвие вошло Бошняку под рёбра.

      Бошняк ударил нападавшего оставшейся в руке короткой щепкой. Возница отпустил его, захрипел, отшатнулся, зажав горло широкой ладонью. Кровь меж пальцев потекла в снег. Возница выронил нож. Боль в рёбрах заставила Бошняка пошатнуться. Над ним сомкнулись стены. Бошняк увидел летящее к нему сквозь снег светлое лицо.

      Возница с удивлением посмотрел на бегущую Каролину. Маскарадный костюм под шубкой обвис и сбился, атласный подол мешал