Колумб Замоскворечья. Александр Островский

Наумовна. Как живете-можете, бралиянтовые?

      Подхалюзин. Вашими молитвами, Устинья Наумовна, вашими молитвами.

      Устинья Наумовна (целуясь). Что это ты, как будто похорошела, поприпухла?

      Олимпиада Самсоновна. Ах, какой ты вздор городишь, Устинья Наумовна! Ну с чего это ты взяла?

      Устинья Наумовна. Что за вздор, золотая; уж к тому дело идет. Рада не рада – нечего делать!.. Люби кататься, люби и саночки возить!.. Что ж это вы меня позабыли совсем, бра-лиянтовые? Али еще осмотреться не успели? Все, чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.

      Подхалюзин. Есть тот грех, Устинья Наумовна, есть тот грех!

      Устинья Наумовна. То-то же: какую я тебе сударушку подсдобила!

      Подхалюзин. Много довольны, Устинья Наумовна, много довольны.

      Устинья Наумовна. Еще б недоволен, золотой! Чего ж тебе! Вы теперь, чай, все об нарядах хлопочете. Много еще модного-то напроказила?

      Олимпиада Самсоновна. Не так чтобы много. Да и то больше оттого, что новые материи вышли.

      Устинья Наумовна. Известное дело, жемчужная, нельзя ж комиссару без штанов, хоть худенькие, да голубенькие. А каких же больше настряпала – шерстяных али шелковых?

      Олимпиада Самсоновна. Разных – и шерстяных и шелковых, да вот недавно креповое с золотом сшила.

      Устинья Наумовна. Сколько ж всего-то-на2всего у тебя, изумрудная?

      Олимпиада Самсоновна. А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных – это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом, – это семь; три атласных да три грогроновых – это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь – это двадцать; три марсели-новых, два муслинделиновых, два шинероялевых – много ли это? – три да четыре семь, да двадцать – двадцать семь; крепрашелевых четыре – это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов – не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.

      Устинья Наумовна. Ишь ты, бог с тобой, сколько нагородила. А ты поди-ка выбери мне какое пошире из гродафриковых.

      Олимпиада Самсоновна. Гродафрикового не дам, у самой только три; да оно и не сойдется на твою талию; пожалуй, коли хочешь, возьми крепрашелевое.

      Устинья Наумовна. На какого мне жида трепрашельчатое-то: ну, уж видно нечего с тобой делать, помирюсь и на атласном, так и быть.

      Олимпиада Самсоновна. Ну и атласные тоже – как-то не того, сшиты по-бальному, открыто очень – понимаешь? А из крепрашелевых сыщем капот, распустим складочки, и будет в самую припорцию.

      Устинья Наумовна. Ну, давай трепрашельчатое! Твое взяло, бралиянтовая! Поди отпирай шкап.

      Олимпиада Самсоновна. Я сейчас, подожди немножко.

      Устинья Наумовна. Подожду, золотая, подожду. Вот еще мне с супругом твоим поговорить надо.

      Олимпиада Самсоновна уходит.

      Что же это ты, бралиянтовый, никак забыл совсем свое обещание?

      Подхалюзин. Как можно забыть-с, помним! (Вынимает бумажник и дает ей ассигнацию.)

      Устинья Наумовна. Что ж это такое, алмазный?

      Подхалюзин. Сто целковых-с!

      Устинья Наумовна. Как так