Храбрый утёнок. Борис Житков

же входит важный, а за ним папа.

      Важный сделал шаг и стал улыбаться и кланяться. Мама к нему спешила навстречу. Я не знал, как же при важном – и вдруг на колени? И глянул на Таньку. Она моментально прыг с подоконника, и сразу бац на коленки, и сейчас же в пол головой, вот как старухи молятся. Я соскочил, но никак не мог стать на колени. Все глядят, папа брови поднял.

      Танька одним духом, скороговоркой:

      – Папа, прости Ребика, это мы сделали!

      И я тогда скорей сказал за ней:

      – Это мы сделали.

      Все подошли:

      – Что, что такое?

      А папа улыбается, будто не знает даже, в чём дело.

      Танька всё на коленках и говорит скоро-скоро:

      – Папочка, миленький, Ребичка миленького, пожалуйста, миленький, миленького Ребичка… не надо резать…

      Папа взял её под мышки:

      – Встань, встань, дурашка!

      А Танька уже ревёт – страшная рёва! – и говорит важному:

      – Это мы у вас хвостик оторвали, а не Ребик вовсе.

      Важный засмеялся и оглядывается себе на спину:

      – Разве у меня хвост был? Ну вот спасибо, если оторвали.

      – Да видите ли, в чём дело, – говорит папа, и всё очень весело, как при гостях, – собака вдруг притаскивает вот это. – И показывает на Пудю. И стал рассказывать.

      Я говорю:

      – Это мы, мы!

      – Это они собаку выгораживают, – говорит мама.

      – Ах, милые! – говорит важный и наклонился к Таньке.

      Я говорю:

      – Вот ей-богу – мы! Я оторвал. Сам.

      Отец вдруг нахмурился и постучал пальцем по столу:

      – Зачем врёшь и ещё божишься?

      – Я даже хвостик ему устроил, я сейчас покажу. Я там нитками замотал.

      Сунулся к окну и назад: я вспомнил, что нитки я обрезал.

      Отец:

      – Покажи, покажи. Моментально!

      Важный тоже сделал серьёзное лицо. Как хорошо было, всё бы прошло. Теперь из-за ниток этих…

      – Яшка, – говорю я, – Яшка рыжий видел, – и чуть не плачу.

      А папа крикнул:

      – Без всяких Яшек, пожалуйста! Достать! Моментально! – И показал пальцем на Пудю.

      Важный уже повернулся боком и стал смотреть на картину. Руки за спину.

      Я полез на окно и рвал и кусал зубами узел. А папа кричал:

      – Моментально! – и держал палец.

      Таньку мама уткнула в юбку, чтоб не ревела на весь дом.

      Я снял Пудю и подал папе.

      – Простите, – вдруг обернулся важный, – да от моей ли ещё шубы? – И стал вертеть в пальцах Пудю. – Позвольте, это что же? Что тут за тесёмочки?

      – Намордничек! – крикнула Танька из маминой юбки.

      – Ну вот и ладно! – крикнул важный, засмеялся и схватил Таньку под мышки и стал кружить по полу: – Тра-бам-бам! Трум-бум-бум!

      – Ну, давайте обедать, – сказала мама.

      Уж сколько тут рёву было!..

      – Отвяжи собаку, – сказал папа.

      Я отвязал Ребика. Папа взял кусок хлеба и бросил Ребику:

      – Пиль!

      Но Ребик отскочил, будто в него камнем кинули, поджал хвост и, согнувшись, побежал