Не выпускайте чудовищ из шкафа. Карина Демина

замолчала.

      Как объяснить, что те пятнадцать лет, что они закончились задолго до того, как я… что? Таскала мертвецов в дом? Глотая слезы, подвывая от бессилия? Или когда лежала на той сосне? Когда проваливалась в болото, думая, что уж точно не выберусь, потому как сил нет? Или когда вжималась в мокрый холодный мох, молясь всем богам, и старым, и новым, чтобы меня не заметили?

      И не сказала.

      Это сложно объяснить. Да и не умею я. Но он понял. Взгляд отвел и тихо произнес:

      – Мне было девятнадцать. Второй курс университета. Старшие братья, они… Влад уже выпустился. Служил. На границе. Погиб в первый день войны, хотя… только спустя три года удалось выяснить, что с ним. До того числился пропавшим без вести. И семья его тоже. Жили под Брестом. В общем, никого не осталось.

      Никого не осталось.

      Я часто слышала это. И часто слышу, хотя почему-то сейчас, спустя годы, о таком стараются не говорить вслух, будто и вправду стыдятся. Было бы чего, на самом-то деле.

      – Марк… Марк добровольцем ушел. Когда объявили… сперва-то даже никто не поверил. Шутка. Розыгрыш. У нас же с Германией вечный мир. И…

      И наследник собирался взять в жены их принцессу. Немок часто выбирали, уж не знаю почему. И о помолвке почти договорились. Даже в газетах вон пропечатали.

      И никто не ждал.

      Никто ведь действительно не ждал.

      – Марк дошел до Берлина. И вернулся. Он сильный маг…

      – И теперь?

      – Жена. Трое детей. Четвертого ждут. Девочку. – Он мягко улыбнулся, а я подумала, что о таком посторонним не рассказывают.

      Слишком уж это… личное? Да, пожалуй.

      А мы тут.

      Вдвоем.

      На кухне. И чай заварен, даже почти не воняет пылью.

      – Так что есть кому род продолжить. А мне… Я тогда тоже на фронт хотел, но мне предложили поучаствовать в эксперименте.

      Он и согласился.

      Дурак.

      Впрочем, я ничуть не лучше.

      Отвела взгляд. Вот странность, я все-таки не собака, да и они разными бывают, но смотреть в глаза кому-то тяжело. Разве что Софке могу, но это оттого, что она не поймет. Не увидит.

      Надо бы заглянуть.

      Я посмотрела на часы, подумывая: свалить бы ненадолго. Но кто меня отпустит-то?

      – А вам? Что предложили вам? – Бекшеев точно не собирался отступать.

      – А то не знаете, тоже эксперимент своего рода.

      Я вытянула ноги. Иногда мышцы начинали ныть. Просто так, без особых причин. И главное, боль была не сильной, скорее уж муторной. Наш док, когда я дошла ему пожаловаться, только головой покачал.

      Мол, изменения тела не могут остаться безнаказанными.

      И выписал обезболивающее, которое, правда, нисколько не помогало. Ну да я как-то не особо и усердствовала. Наоборот, боль странным образом возвращала меня в жизнь. И теперь тоже.

      Что до экспериментов, то да, теперь говорят, что империя вынуждена была в срочном порядке искать выход. Отсюда и принудительные инициации. И «разгонка» лекарствами, ныне настрого запрещенными.

      И другое.

      То самое «другое», которое и тогда