Не выпускайте чудовищ из шкафа. Карина Демина

и к лучшему, что не знал. Хоть немного побыл счастливым. И она. Тогда, на том балу у Потоцких, она сияла внутренним светом. И кажется, этот свет и привлек тогда внимание.

      На мгновение.

      Он вдруг вспомнил. Вальс. Поворот головы. Смех. Взгляд ее, направленный на мужа, полный даже не любви – немого обожания. Изящную линию шеи. Тонкий локон, что касался этой шеи, лаская ее.

      Сияние драгоценных камней.

      Ей безумно шло то легкое платье. И сапфировый гарнитур.

      Тем страннее, что старый военный плащ тоже вполне гармонично смотрелся. Бекшеев старательно прикрыл глаза. Неудобно получится, если она заметит.

      А она заметит.

      Не может не заметить.

      Он ведь заметил морщинки в уголках глаз. И обветренную темную кожу. Губы, которые она зло покусывала. Взгляд этот, чересчур уж сосредоточенный. Не дорога занимала ее мысли.

      Гельшь.

      Вот ублюдок. И угораздило же его. Именно сейчас. Именно когда Бекшеев понадеялся, что нашел тихое, самое, быть может, унылое место во всей империи.

      То самое.

      Если дар не обманул, место – то самое. Нужное. А этот мешается.

      Надо будет побеседовать. Не с самим княжичем, с этим говорить бесполезно, но должен быть среди его челяди кто-то, поставленный следить. Вот пусть и следит. А то и вправду прибьют ненароком, нехорошо может получиться. Неудобно. Расследовать придется. А у него другое дело.

      Машина замедлила ход.

      Тоже интересно, старая, снаружи выглядит едва ли не развалиной. Кузов местами в пятнах ржавчины, кое-где краска слазила лохмотьями, а мотор работает ровно. И сам автомобиль мягко идет.

      Не все тут просто.

      Да.

      Он поймал в зеркале обеспокоенный матушкин взгляд. И покачал головой. Странно, но и вправду отпускало. Такого с ним не случалось прежде, чтобы головная боль, накатившись, вдруг передумала и отползла. Бекшеев осторожно повел головой влево. Вправо. Прислушался.

      Надо же…

      – Что-то не так? – Зима повернулась к нему.

      – Слегка укачало по пути, – почти не соврал Бекшеев. И добавил: – Я поговорю, чтобы этого клоуна убрали с острова. И да, компенсацию он доплатит.

      Почему-то посмотрели с умилением, как будто он глупость ляпнул.

      Может, и вправду глупость.

      – С паршивой овцы… – Бекшеев не договорил, поняв, что все звучит как оправдание. И уставился в окно. – Это главная улица?

      – Точно. Рыбацкая. Есть еще Малая Рыбацкая. И Западная Рыбацкая.

      – А Восточная?

      – Собирались строить, но там всего один дом. – Она помолчала и добавила: – Мой. Улицы не вышло. Поэтому только номер.

      – А так бывает? Как же… письма писать. Или посылки? – удивилась матушка.

      – Да все одно в контору пришлют, а там все всех знают. Почтальон и донесет, если надо.

      Действительно.

      – Здесь… довольно чисто. – Молчать было невыносимо, а говорить не о чем, и Бекшеев уставился в окно.

      И отметил, что дверцы тоже не дребезжат. У того лакового такси, что отвезло их к пристани в Лазурном, дребезжали. А тут вот – нет.

      Улица