Не выпускайте чудовищ из шкафа. Карина Демина

всего погодить. А тут оно безопасно. Я сам ночевал.

      – И я, – добавила Зима.

      – Вот… и весь наш отдел в полном составе. Если ложечки серебряные не красть или другое чего, то оно вполне безопасно.

      Красть серебряные ложечки Бекшеев точно не собирался.

      – Благодарю, – сказал он, чувствуя, как боль накатывает волна за волной.

      Вот тебе и плата за то, что позволил себе расслабиться.

      – Я тут скажу… ну, градоправителю, хотя он сам знает. И в таверну пошлю кого. Вы ж без кухарки приехали. А готовить надо. Там неплохо кормят, если не побрезгуете.

      – С-спасибо.

      У Зимы ледяные глаза. Сине-серые, и взгляд тяжелый, пронизывающий. А желтизны – по краешку, если не вглядываться особо, то и не заметишь.

      Хорошо.

      Глава 4. Сила

      «И как говорят свидетели, г-н Озельский проявляет особое внимание к некой мещанке Ю., которую с ним не единожды видели и порой даже без сопровождения, что для особы благородной было бы недопустимо, но средь людей обыкновенных нравы попроще. Некоторые приближенные к эксцентричному миллионщику особы даже берутся утверждать, что г-н Озельский столь увлекся, что собирается сделать предложение. И тем самым опечалить многих прекрасных достойных юных особ. Но мы слухам не верим и надеемся, что весьма скоро костер страсти утихнет и наступит закономерное прозрение».

«Петербургский сплетникъ»

      Я заговорила у конторы.

      – Иди домой, – сказала Медведю, который был мрачен и зол, причем снова большей частью злился на себя, будто бы и вправду был виновен.

      – Дела…

      – Да брось, какие дела. Отчеты? Ты их уже и написал, и переписал, и по папочкам разложил. А чего не разложил, то и хрен с ним. – Я вытащила из кармана жестянку с карамельками. – Хочешь?

      – Все одно…

      – Слушай, ну не полезет он сегодня на участок. Рожи, что ли, не видел? Скрутило его, причем похлеще, чем тебя.

      Медведь насторожился.

      – Что… видела?

      – Да не то чтобы видела, скорее уж почуяла. – Пусть даже я не способна больше удержать след, но это не значит, что нюх мне вовсе отшибло. – Болен он. И серьезно. Таким вот тянет… знаешь, неправильным. Как… – выдавить из себя это слово я не смогла, но Медведь понял.

      Кивнул. И задумался.

      – Ему за сорок чуть. Стало быть, воевал.

      Все воевали. И матушка его, которая прячет изуродованную руку в лайковых перчатках. И не думаю, что дело только в мизинце. Шрамы, они даже у целителей остаются. Хотя целители и научились их прятать.

      – Ну, он взрослый, – я хлопнула Медведя по плечу, – сам о себе подумает. А ты… давай домой. Вон в трактир загляни. И к Сомову, пусть и вправду отправит кого из прислуги с багажом разобраться. – Медведь смотрел хмуро, будто подозревая меня в чем-то. – Ниночку порадуешь. Она же ж… если и вправду завтра уезжает, то волнуется небось. А ты тут. Будто мы дети какие, пару часов без пригляду не проживем. – Ниночка – это всегда аргумент, и Медведь чуть качнулся. Я же добавила: – Давай. Иди. Вещи помоги собрать. Сопли утри.

      – У