О дивный новый мир. Остров. Возвращение в дивный новый мир. Олдос Леонард Хаксли

по нумерованным ячейкам с роликами звукозаписи и бобинами для читальных машин. На столе под окном лежал массивный том, переплетенный в мягкую черную искусственную кожу, на которой были вытиснены большие золотые знаки Т. Дикарь взял том в руки, раскрыл. «Моя жизнь и работа», писание Господа нашего Форда. Издано в Детройте Обществом фордианских знаний. Полистав страницы, прочтя тут фразу, там абзац, он сделал вывод, что книга неинтересная, – и в это время отворилась дверь, и энергичным шагом вошел Постоянный Главноуправитель Западной Европы.

      Пожав руки всем троим, Мустафа Монд обратился к Дикарю:

      – Итак, вам не очень-то нравится цивилизация, мистер Дикарь.

      Дикарь взглянул на Главноуправителя. Он приготовился лгать, шуметь, молчать угрюмо; но лицо Монда светилось беззлобным умом, и ободренный Дикарь решил говорить правду напрямик.

      – Да, не нравится.

      Бернард вздрогнул, на лице его выразился страх. Что подумает Главноуправитель? Числиться в друзьях человека, который говорит, что ему не нравится цивилизация, говорит открыто, и кому? Самому Главноуправителю! Это ужасно.

      – Ну что ты, Джон… – начал Бернард. Взгляд Мустафы заставил его съежиться и замолчать.

      – Конечно, – продолжал Дикарь, – есть у вас хорошее. Например, музыка, которой полон воздух…

      – «Порой тысячеструнное бренчанье кругом, и голоса порой звучат!»

      Дикарь вспыхнул от удовольствия:

      – Значит, и вы его читали? Я уж думал, тут, в Англии, никто Шекспира не знает.

      – Почти никто. Я один из очень немногих, с ним знакомых. Шекспир, видите ли, запрещен. Но поскольку законы устанавливаю я, то я могу и нарушать их. Причем безнаказанно, – прибавил он, поворачиваясь к Бернарду. – Чего, увы, о вас не скажешь.

      Бернард еще безнадежней и унылей поник головой.

      – А почему запрещен? – спросил Дикарь. Он так обрадовался человеку, читавшему Шекспира, что на время забыл обо всем прочем.

      Главноуправитель пожал плечами.

      – Потому что он – старье; вот главная причина. Старье нам не нужно.

      – Но старое ведь бывает прекрасно.

      – Тем более. Красота притягательна, и мы не хотим, чтобы людей притягивало старье. Надо, чтобы им нравилось новое.

      – Но ваше новое так глупо, так противно. Эти фильмы, где все только летают вертопланы и ощущаешь, как целуются. – Он сморщился брезгливо. – Мартышки и козлы! – Лишь словами Отелло мог он с достаточной силой выразить свое презрение и отвращение.

      – А ведь звери это славные, нехищные, – как бы в скобках, вполголоса заметил Главноуправитель.

      – Почему вы не покажете людям «Отелло» вместо этой гадости?

      – Я уже сказал – старья мы не даем им. К тому же они бы не поняли «Отелло».

      Да, это верно. Дикарь вспомнил, как насмешила Гельмгольца Джульетта.

      – Что ж, – сказал он после паузы, – тогда дайте им что-нибудь новое в духе «Отелло», понятное для них.

      – Вот именно такое нам хотелось бы писать, – вступил наконец Гельмгольц в разговор.

      – И